Людовик Гиеньский, дофин не ставший королем/Глава 3. Соправитель

Материал из Wikitranslators
Перейти к: навигация, поиск
Людовик Гиеньский, дофин не ставший королем/Глава 2. Регент при безумном отце "Людовик Гиеньский, дофин не ставший королем" ~ Глава 3. Соправитель
автор Zoe Lionidas




Содержание

Триумф Бернара д’Арманьяка

Бегство временщика

La Porte St jacques, Philippe Delisle, Huile sur toile, Musée Municipal d'Etampes 1772.jpg
Ворота Сен-Жак, через которые «арманьяки» вступят в Париж..
Филипп Делиль «Ворота Сен-Жак». - 1772 г. - Холст, масло - Муниципальный музей. - Этамп, Франция.

Два дня спустя, 6 августа, дофин собственной персоной посетил Университет а также монашескую конгрегацию Св. Бернарда, чтобы выразить им благодарность за поддержку, оказанную ему и королевской власти как таковой, этими влиятельными в грозовые дни лета 1413 года. Благодарность принца, честь необыкновенная и никогда не случавшаяся ранее, глубоко тронула университетских профессоров, так что они наперебой принялись молить юношу не забывать их и в дальнейшем, и по возможности продолжать оказывать их конгрегации милостивое внимание.

Злопамятный принц был бы не прочь посчитаться с теми, кто держал его по сути дела, в плену в течение трех последних месяцев — однако, искомые, также прекрасно понимая, что их ждет, уже успели в большинстве своем покинуть Париж. Немногие оставшиеся, кому не достало для того времени или смекалки — сеньор де ла Вьевилль, Филипп де Пуатье, Каль де Рекур — все кастеляны при особе герцога Жана, и вкупе с таковыми несколько горожан — оказались в тюрьме, однако, бургундцу удалось выхлопотать у короля разрешение освободить своих людей «не виновных ни в каких преступлениях». Впрочем, для временщика эта победа оказалась уже последней.

Он и сам это понимал, хотя из последних сил пытался сохранить хотя бы видимость того, что к произошедшему ни он сам, ни его люди не имеют ни малейшего отношения. Посему, в своем отеле 20 августа он дал пышный прием в честь посланцев короля Сицилии и герцога Орлеанского Карла, готовивших все необходимое для приезда своих хозяев. Бургундцу уже никто не верил; сам он с беспокойством выслушивал сообщения своих людей, будто рядом с его отелем по ночам из раза в раз трутся какие-то подозрительные личности.

Да, герцогу было что вспомнить. Когда-то он сам таким же образом приказывал вести наблюдение за Людовиком Орлеанским, не было ли это попыткой также подготовить его убийство? Или арест и казнь по приказу самолюбивого юноши? Нервы временщика не выдерживали, и наконец, он также решил бежать.

23 августа, во время охоты он в последний раз встретился с королем в Венсенском замке. О точно содержании их разговора можно только гадать — хронисты сильно расходятся между собой в этом вопросе, вплоть до утверждения, будто авантюристичный бургундец собирался похитить и увезти с собой короля, и этому помешала единственно бдительность брата королевы — Людовика Баварского, которому, как вы понимаете, любить временщика было не за что.

Так или иначе, король благополучно вернулся домой, зато Жан Бесстрашный галопом ускакал прочь, под защиту своих гарнизонов. Вся система, столь бережно создававшаяся временщиком в течение последних лет, рухнула в считанные мгновения, власть уплыла из рук. Забегая вперед, скажем, что после нескольких лет — новых поражений и побед, бургундец все же ненадолго сумеет вернуться в Париж, однако, это произойдет уже после смерти нашего героя. Людовик Гиеньский тестя больше не увидит, но вряд ли будет об этом сожалеть.

Пока же в городе наступило безвластие, так что королева и герцог Гиеньский могли в самом деле тешить себя надеждой, что верные «арманьяки» вступив в город, благородно вернут им власть, отнятую временщиком и его приспешниками.

Впрочем, продолжая политику примирения сторон, и сглаживания противоречий, дофин послал руководителям орлеанской фракции лиловое платье, которое им следовало надеть вместо ставшего привычным черного траура. Вновь демонстрируя свои мирные намерения, Карл Орлеанский, граф Арманьяк и сопровождавшие их лица согласно облачились в подаренное платье. 31 августа 1413 года с ног до головы одетые в красновато-фиолетовый «французский пурпур», в качестве дополнительного украшения обшитый золотыми листиками, войска «арманьяков» вступили в Париж под громкие приветственные крики народа, собравшегося на улицах и площадях. На небольшое время оба руководителя «арманьякской» партии стали кумирами народа… впрочем, не будет снова забегать вперед.

Новая власть

Jean Gerson a Parigi predica la Passione della Chiesa di San Bernardo, miniatura dal Miroir de l'ame pecheresse di Jean Gerson, manoscritto, Francia, 1462, Valenciennes, Bibliothèque Municipale de Valencienne Ms 0240, f. 117 Vrel .png
Жан Жерсон на кафедре.
Гильом Врелант «Жан Жерсон, читающий проповедь о Страстях Господних на кафедре Св. Бернарда в Париже.» - Жан Жерсон «Зерцало грешкной души». - 1462 г. - Ms 0240, f. 117. - Муниципальная библиотека. - Валансьенн, Франция.

Пока же 2 сентября, на очередном заседании Большого Совета, под председательством короля и герцога Гиеньского, прибывшие присягнули в верности мирному договору, как мы помним, заключенному в Понтуазе. Тремя днями позднее, на заседании Палаты Правосудия Ордонанс Кабошьенов, как «умаляющий королевскую честь» был отменен и предан забвению. Восстание потерпело поражение, окончательно и бесповоротно.

Впрочем, герцог Бургундский не был бы собой, не попытайся он «прощупать почву» для возможного возвращения. Посему, 8 сентября, из Лилля, где теперь обретался беглец, в Париж был отправлен его советник Робер де Балье, должный доставить от своего господина письма, адресованные королю, королеве, и конечно же, наследнику. Осторожный беглец, желая начать с вопроса более-менее нейтрального, осведомлялся касательно сумм (кстати говоря, очень немалых!), которые в прежние времена король якобы собирался ему выплатить, но по тем или иным причинам, обещания своего не выполнил.

Биограф дофина Р. Фамильетти, за рассказом которого мы сейчас следуем, полагает, что к категорическому отказу, с которым столкнулся бургундский посол не в последнюю очередь приложил руку наследник престола, так и не простивший тестю событий предшествующих месяцев. Таким образом, уже бывшему временщику был дан более чем ясный посыл — в Париже его никто не ждет, и во избежании возможных последствий, стоит оставаться дома и не предпринимать ничего, могущего быть истолковано как нарушение с таким трудом достигнутого мира. Для того, чтобы данный посыл стал еще более доходчивым, несколько кастелянов уже бывшего временщика, на свою беду задержавшихся в Париже, 8 сентября вновь отправились в заключение. Все тот же Фамильетти полагает, что за столь враждебной акцией мог стоять собственной персоной брат королевы — не испытывавший к временщику никаких добрых чувств, а по утверждению хрониста Жювенеля и вовсе чудом избежавшего казни!

Новое, еще более представительное бургундское посольство, включавшее в себя сеньоров де Бур, де Рубе, и де Сен-Жорж, а также епископа г. Арраса вновь вынуждено было возвратиться с пустыми руками и письмом короля, не содержавшим ничего, кроме пустопорожней вежливости. А тем временем, усилиями нашего героя преследования оставшихся бургундцев продолжались. Как и следовало ожидать, в результате перемены власти большинство кабошьенов и их приспешников при дворе лишились своих доходных должностей и пенсий. Если верить Ангеррану де Монтреле (официальному хронисту на службе герцогов бургундских, мстительный юнец приложил руку к тому, чтобы среди них оказались глава королевских арбалетчиков сеньор де Рамбюр, вполне возможно также, что отставка великого кравчего Антуана де Краона также не обошлась без его участия.

Королевские письма касательно выдачи проштрафившихся мятежников были отправлены во все уголки королевства, хотя в Бургундии, как того и следовало ожидать, кабошьены сумели найти себе убежище и достаточно теплый прием.

Между тем, обостряя уже наметившееся противостояние, Жан Жерсон, который, как мы помним, вынужден был спасаться бегством от кабошьенов и их приспешников и остался жив исключительно благодаря церковному праву убежища, 4 сентября 1413 года в Большом дворце в присутствии короля и дофина произнес очередную красноречивую проповедь; официально — в качестве аллюзии на евангельское «не убий», однако всем и каждому было вполне ясно, какое убийство имелось в виду на самом деле.

7 октября король в свою очередь приказал епископу парижскому при содействии великого инквизитора Франции изучить текст пресловутого «Оправдания» с точки зрения чистоты веры. Как несложно догадаться, понятливые исполнители выполнили порученное к полному удовлетворению графа Арманьяка и новых властей, что в свою очередь предоставило благовидный предлог для того, чтобы отменить уже вынесенное решение, и снискавшее себе недобрую славу «Оправдание» было сожжено рукой палача. Между тем, влияние нового временщика давало о себе знать все сильнее, оттеснив на вторые роли неопытного Карла Орлеанского, граф Бернар в отличие от своего предшественника, предпочитавшего заигрывание и лесть, принялся действовать с грубой солдатской прямолинейности.

Анонимный Горожанин, чей любопытный Дневник дошел до наших дней, и сохранил реалии того времени, изложенные с точки зрения очевидца, утверждал, будто короля и наследника попросту заперли во дворце практически без права выхода, плотно окружив их толпой соглядатаев и стражей, лично преданных графу Бернару, причем говорить или даже встречаться с почетными узниками можно было только с личного разрешения временщика. Вполне возможно, что в подобной постановке вопроса была доля преувеличения, но вряд ли стоит сомневаться, что при новом, и куда более прямолинейном временщике, король Франции превратился практически в марионетку, которую предъявляли совету для того, чтобы своим авторитетом утвердить то или иное решение всемогущего ныне Арманьяка.

Недовольство дофина

Bernard d-Armagnac Fr 4985 Folio 111verso BNF1.png
Бернар д'Арманьяк, новый хозяин Франции.
Неизвестный художник «Граф д'Арманьяк». — Жиль де Бувье «Армориал Жиля де Бувье». - XV в. - Français 4985 fol. 111v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Что касается дофина, уломать которого было куда сложнее чем безумного короля, покорно принимавшего на веру все, что ему говорили, Арманьяк вынужден был прибегнуть к еще более прямолинейной тактике. Известно, что в течение осенних месяцев 1414 года из тринадцати заседаний королевского совета, где председательствовал его отец, дофин присутствовал лишь на двух. Все тот же биограф Фамильетти вполне резонно предполагает, что Арманьяк (быть может, лично, или через посредство более дипломатичных представителей своей партии, сумел убедить безумца, что присутствие дофина умаляет его власть и возможность принимать самостоятельные решения. Что это были за решения, и кто на самом деле визировал их и претворял в жизнь, столь же дипломатично не уточнялось.

Дофин пытался бороться — известно, что 22 ноября в приватном разговоре с отцом, Людовику Гиеньскому удалось добиться, чтобы новым генеральным инспекторам налогового ведомства стал Давид де Бримо, человек в достаточной мере осторожный и нейтрально настроенный к обеим партиям. Однако, как о том несложно догадаться, граф Бернар был не из тех, кто позволил бы отнять у себя один из наиболее действенных властных рычагов — и ситуация благополучно вернулась в уже накатанное русло.

Новый временщик, судя по всему, завинчивал гайки с такой силой, что по сравнению с ним приемлемо смотрелся даже бургундский герцог. Посему, 4, 13 и 21 декабря (невероятная скорость по тем временам!) герцогу Жану от его еще совсем юного зятя полетели недвусмысленные приказы явиться в Париж во главе своих войск.

В современной историографической литературе нет-нет да и мелькнет сомнение в подлинности этих писем — уж слишком выгодным и своевременным подобное приглашение казалось для проштрафившегося бургундца, давая ему легальный, и весьма солидный повод для того, чтобы вернуть себе утраченное. Однако, стоит заметить, что никто из современников не сомневался в подлинности писем, более того, сам герцог Жан, отнюдь не спешил схватиться за эту возможность, и некоторое время колебался, отправившись вместо Парижа в Антверпен, чтобы обсудить столь удивительную перемену со своими верными союзниками — епископом Льежским, и графами Геннегау, Шаролле, Сен-Поль и Клеве.

9 января в Париже был якобы раскрыт заговор, устроенный придворными дофина. В согласии с сохранившимся королевским письмом от 12 января 1414 года, заговорщикам во главе с самим Людовиком Гиеньским, в одну из ночей предстояло верхом прогалопировать через весь Париж, призывая народ к оружию. Так это или нет — досконально ответить сложно. Вполне разумным будет предположить, что дофин, еще во многом неопытный, в самом деле был способен пойти на столь авантюрный и в то же время романтичный шаг. Будущее покажет, что сходный план (правда, при активной поддержке бургундских войск, действительно воплотится в жизнь, и более того, увенчается полным успехом. Однако, случится это уже много позднее, после смерти нашего героя. Вернемся.

В тот же день 9 января, срочно собранный тайный королевский совет в присутствии королевы и наследника, должен был решить, что делать с заговорщиками — правда, не пойманными за руку, а лишь подозреваемыми в попытках подрыва новой власти. Пока же канцлер Франции Анри де Марль, один из самых фанатичных, и если угодно, «идейных» арманьяков, обрушился на молодого принца с упреками, в очередной раз обличая его «дурных советников» и порочное окружение, сбивающее будущего короля с пути истинного.

Королева, как обычно, более всего боявшаяся любого обострения внутренней или внешней ситуации, безоговорочно встала на сторону новой власти. В качестве наказания за участие в заговоре (повторимся, не реальном, а лишь подозреваемом!) в тот же день лишились своих должностей кастеляны принца Бертран де Монтабан, сеньор де Муи, Жан де Круа-младший (виновный уже в том, что его семейство в течение многих лет было в фаворе у герцога бургундского) и наконец — Давид де Бримо, всего лишь несколько дней оставшийся в должности генерального налогового инспектора. Между тем, в Париже стало известно, что Жан Бесстрашный во главе своих войск начал неспешное движение к столице, совершенно уверенный (и надо сказать, недаром!) что парижане, к тому времени уже успевшие испытать на себе все «прелести» нового правления, более чем охотно откроют ему ворота.

Неизвестно, чем руководствовался принц, составляя свои письма, однако, с точки зрения наших современных знаний, стоит заметить, что это была в самом прямом значении игра с огнем.

Мир под угрозой

Жан Бесстрашный пытается вернуться к власти

Harley 4380 f. 58v.png
Армия Вильгельма Голландского, одного из союзников Жана Бесстрашного.
Мастер Харли Фруассара «Армия Вильгельма Голландского.». — Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1470-1472 гг. - Harley 4380 f. 58v. - Британская библиотека, Лондон.

Неизвестно, чем руководствовался принц, составляя свои письма, однако, с точки зрения наших современных знаний, стоит заметить, что это была в самом прямом значении игра с огнем. Вполне возможно, что Людовик, успевший в какой-то мере искуситься в деле придворных интриг, попросту желал столкнуть обоих противников лбами и тем самым ослабив обоих, утвердить над ними собственную власть. Подобный план в самом деле имел надежду на успех, располагай принц солидной поддержкой народа, а еще лучше — крупной военной силой, способной в нужный момент перехватить инициативу. Однако, в отсутствии того и другого, авантюрный план не только не имел надежды на успех, но мог весьма печально закончиться для собственного автора, на что не преминула указать королева.

Надо сказать, что первая попытка остановить вновь разгоравшуюся гражданскую войну потерпела полное поражение. Письменный приказ короля, к которому была приложена большая государственная печать, бургундец благополучно проигнорировал, заявив, что рукой безумца «водит некто иной», пытаясь скрыть тот факт, что монаршие семейство содержится в Париже в качестве пленников.

Очередное заседание королевского совета 16 января, под председательством королевы, закончилось тем, что ее личный канцлер Робер ле Масон (получивший этот пост вместо выставленного в очередной раз за двери бургундца Жана де Ньеля) объявил от имени своей госпожи, что она весьма «недовольна» тем, что бургундские войска в очередной раз пришли в движение, несмотря на прямое запрещение короля, и посему, готова будет при необходимости ответить с помощью силы (читай — отрядов графа Арманьяка). Все присутствующие, в том числе дофин, волей-неволей вынуждены были принести очередную клятву верности, в соответствии с которой обязывались всех, что желал бы причинить «вред Парижу или королевству в целом» почитать врагами государства и поступать с ними соответствующим образом.

Сохранившиеся источники утверждают, что за плотно закрытыми дверями своих приватных покоев, Изабо имела с сыном весьма тяжелый разговор, после которого бургундцу полетел очередной приказ от наследника престола: немедля распустить войска и убираться восвояси. Свое решение наследник престола мотивировал тем, что якобы не имел представления, что исполнительный герцог Жан соберется явиться в столицу «во главе всей своей армии». Отговорка, конечно же, слабая, но лучше чем совсем никакой!

Посему, продолжал наследник развивать свою мысль, ввиду того, что случившееся является «вредным, предосудительным и противоречащим» мирному соглашению, на верность которому герцог Жан присягнул среди всех прочих, ему следует немедля распустить войска и возвращаться восвояси под страхом вызвать недовольство монарха и его наследника.

Между тем, бургундец из Лилля, объявленного сборным пунктом для войск, разослал письма в крупнейшие города близлежащей Пикардии с объяснением касательно своих намерений, от которых он, конечно же, отказываться не собирался.

26 января королева от имени безумного супруга призвала вассалов короны к оружию, и закрепляя союз с герцогом Орлеанским, должный противостоять притязаниям бывшего временщика, 29 января вновь подтвердила свои намерения письменным обязательством и клятвой.

1 февраля 1414 года бургундцы в своем неспешном движении достигли Руа, тогда как Филипп Неверский, младший брат герцога Жана отправился в Компьень, желая утвердить за собой этот стратегически важный город. Несложно представить себе смятение и страх местных магистратов, имевших при себе письменный приказ короля, запрещавший впускать к себе бургундцев и одновременно письмо дофина, требующее их прихода, которое демонстрировал им Филипп Неверский. Вопрос, по причине его щекотливости, решено было поставить на всеобщее обсуждение. Как и следовало ожидать, большинство оказалось на стороне бургундцев, и Филипп Неверский, а вслед за ним и подоспевший несколько дней спустя старший брат, без дальнейших приключений заняли город.

Бессмысленное ожидание

Master of the Getty Froissart, Louis of Anjou Entering Paris - Getty Museum.jpg
Парижская крепость.
Мастер Гетти Фруассара «Людовик Сицилийский вступает в Париж.» — Пергамент, темпера. - ок. 1480-1483 гг. - 83.MP.150.309v. - Музей Гетти. - Лос-Анжелес, США.

В Париже, судя по всему, еще не знали о том, где находится и что делает герцог Жан, так как в тот же самый день, 2 февраля, дофин продолжал рассылать письма, запрещающие оказывать помощь бургундцам — в Нуайон, находившийся несколько к северу от Компьеня, уже занятого бургундскими войсками, и затем — к старейшинам и гражданам Парижа.

Известие о том, что бургундские войска находятся в непосредственной близости от столицы, наследник престола получил двумя днями позднее, прямо во время обеда в доме каноника собора Нотр-Дам. Немедленно гонцы были посланы за королем Сицилии Людовиком, герцогом Орлеанским, и графами Вертю, Арманьяком и Э, которые, прибыв в полном вооружении, во главе также вооруженного отряда, благополучно препроводили принца в городскую ратушу.

Становилось ясно, что осады не избежать и что требуется принять срочные меры по защите столицы. Приказом графа Арманьяка, 10 из 12 ворот парижской крепости следовало плотно заложить камнями, скрепленными раствором, так что открыть их снаружи или тем более, изнутри, без специальных инструментов и привлечения немалой рабочей силы становилось невозможно. Неудовольствие парижан, которым теперь приходилось делать немалый крюк, и пробиваться сквозь плотные толпы таких же страждущих, чтобы выйти на свои поля и виноградники — в расчет, конечно, не принималось.

Из опасения, что в городе в самом деле может сложиться заговор в пользу герцога Жана, Арманьяк отстранил от патрулирования оставшихся ворот парижское ополчение, заменив его своими людьми, причем во главе одного из отрядов встал уже знакомый нам Луи де Буа-Бурдон, пока что пользующийся милостью и доверием своего господина.

Между тем 7 февраля герцог Бургундский был уже у ворот Сен-Дени, и 12 именитых горожан благополучно впустили его внутрь, игнорируя бессильные протесты одного из странников, размахивавшего королевским письмом, запрещавшим любую помощь «бунтовщику». В тот же день, именем короля, наследник призвал к оружию городское ополчение и вассалов короны второй и третьей очереди, после чего было приказано арестовать всех бывших соратников герцога Жана Бургундского. Любой, знавший об их местонахождении обязан был донести о том под страхом конфискации всего имущества.

События неслись галопом. На следующий день 8 февраля в город прибыл герольд- переговорщик от герцога Бургундского с письмами к королеве и наследнику престола. Угостив посла отменным обедом, граф Бернар со всей солдатской прямотой посоветовал ему убираться прочь, спасая свою шкуру. 9 февраля королева и наследник престола отправили своих посланных, чтобы заручиться поддержкой Университета против бургундцев. Насколько можно о том судить из сохранившихся документов, просьба была удовлетворена. 10 февраля, в 9 часов утра Николя Байе, судебный исполнитель Парижского Парламента, поднявшись на одну из башен, следил за прибытием бургундских войск, расположившихся между холмом Монматр и воротами Сент-Оноре.

Штурмовать мощную парижскую крепость бургундец, конечно же, не собирался, но ожидал, что горожане, которые по-прежнему души не чаяли в своем любимце, сами тайком откроют ему ворота. Новый временщик, столь же хорошо отдавая себе в том отчет, со своей стороны под страхом смерти запретил парижанам подходить к стенам, а также брать в руки нечто, хотя бы отдаленно сходное с оружием.

Впрочем, не довольствуясь этим, он предпочел лично, во главе собственного отряда, вооруженного до зубов, разъезжать по улицам города, всем своим видом давая понять, к чему приведет попытка неповиновения. Королева и дофин в то же время председательствовали на очередном заседании Большого Совета, где было принято решение объявить герцога Жана мятежником, и разослать постановления о том во все крупнейшие города королевства.

Ситуация для бургундца ухудшилась еще более, когда 13 февраля король в очередной раз пришел в себя и подтвердил распоряжение супруги и наследника. Более того, отныне запрещалось даже вскрывать любые письма, рассылаемые бургундцем, вместо того их, нераспечатанными, следовало немедля переправлять в Париж для короля и королевского совета. Герцог Бургундский задержался под Парижем до 16 февраля 1414 года. Впрочем, понимая, что ожидание бессмысленно, а удерживать при себе армию — неоправданно дорого, он наконец-то отдал приказ отступать на север.

Новая карательная экспедиция

Harley 4380 f. 196v.png
Армия короля.
Мастер Харли Фруассара «Армия короля Карла VI.». — Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1470-1472 гг. - Harley 4380 f. 196v. - Британская библиотека, Лондон.

Бургундские солдаты сожгли ими же наведенные ранее деревянные мосты, и ушли прочь, вслед за ними полетел очередной королевский приказ, где герцог Жан отныне объявлялся мятежником и убийцей (эка невидаль!) все его последователи объявлялись вне закона, их имущество подлежало конфискации. 17 февраля решением парижского епископа «еретическое» оправдание, когда-то прочитанное, как мы помним братом Жаном Пети, было торжественно предано анафеме и 25 февраля сожжено рукой палача на площади перед собором Нотр-Дам, в присутствии все того же исполнительного епископа.

Между тем, королевский совет продолжал заседать 22, 26 февраля и наконец, 2 марта, под председательством королевы и наследника престола, причем в последнем случае было решено, что король самолично возглавит экспедицию против бургундского герцога. Теперь уже бывший временщик объявлялся вне закона и преследовался новыми победителями в борьбе за власть… воистину королевство французское в те времена больше всего напоминало «корабль без руля и без ветрил, несущийся неведомо куда по воле волн.»

В течение марта подготовка к карательной экспедиции велась полным ходом; уже упомянутый нами Р. Фамильетти отмечает любопытный факт: на очередных заседаниях королевского совета, где председательствовал на сей раз король, отсутствовала его супруга (по обычаю, в согласии с которым ей не полагалось быть там в присутствии монарха), а также дофин, которого весьма возможно, мать уже побаивалась надолго выпускать из поля зрения.

1 апреля 1414 года, в Вербное Воскресенье, король во главе своей армии выступил из Парижа, в первую очередь посетив Сен-Дени, где Орифламму принял новый ее хранитель — Гильом Мартелл. Верный сеньор д’Омон, исполнявший эту обязанность ранее, стал жертвой очередной эпидемии… Короля сопровождали до Санлиса, где был назначен общий сбор, верная супруга и младшая дочь Катерина. Что касается наследника престола, он покинул Париж 9 апреля 1414 года, на следующий день после Пасхи, получив от отца назначение «капитаном» солидного отряда в 3 тыс. латников и 1,5 тыс. лучников. В качестве сопровождающего (или вероятно «маршала») при неопытном юноше состоял граф де Ришмон.

Прибытие наследника в Санлис ознаменовалось несколько забавным продолжением, так как его визит в этот город был первым, решено было поднести Людовику Гиеньскому ценный подарок. Отправленный с этой целью к парижским ювелирам, некий Ролан Морелль никак не мог выбрать между «серебряным позолоченым нефом» и «двумя бутылочками из золоченого серебра», причем и то и другое продавалось в лавке ювелира Жака де Лаллье. Впрочем, находчивый посланник запросил помощи у мэтр д’отеля принца Ангеррана де Маркуанье, который остановил выбор на золоченом нефе «ценой в 180 экю».

Между тем войска коннетабля Франции Карла д’Альбре безуспешно осаждали Компьень, где засел упорный бургундский гарнизон. Ожесточение дошло до такой степени, что бургундцы наотрез отказались даже отправить посланников в Санлис, чтобы по обычаю приветствовать короля.

Впрочем, сам король, отправив подкрепление на помощь своему коннетаблю, не пожелал сам отправляться туда же, не без оснований полагая, что огромная армия причинит серьезный урон мирным жителям, и посему 16 апреля сеньоры де Морейль и де Бен отправились в близлежащий Нуайон, где им следовало приготовить все необходимое к приезду короля, избравшего этот город для своей ставки.

Впрочем, в городе их встретили с недоверием, и на следующий день, после раунда напряженных переговоров, пожелали сами направить своих представителей в Санлис, желая удостовериться, что король действительно там и действительно собирается прибыть в их город. Подобный скептицизм вызвал недюжинное возмущение среди королевских войск, и если бы не категорический приказ дофина, город Нуайон был бы разграблен и предан огню.

Посланцам от Нуайона пришлось поспешить, чтобы перехватить короля на марше: все в тот же день, 17 апреля, желая напугать несговорчивый гарнизон Компьеня видом всей своей армии, он приказал сниматься с лагеря, и в полном боевом облачении прошествовал мимо стен; своей новой ставкой монарх отныне избрал городок Шуази, неподалеку от Компьеня; впрочем, воспользоваться ею так и не удалось, так как избранное здание было уничтожено внезапно вспыхнувшим пожаром, и для коронованных особ пришлось в срочном порядке изыскивать другое убежище. Королева и ее дочь к этому времени уже успели благополучно вернуться в Париж.

Конфликт с нуайонцами тем временем был улажен, и на следующий день 18 апреля король и дофин посетили город, где их встретили подношениями овса и вина, причем дофину (впервые посетившему Нойон) были также отданы в качестве подарка «два жирных быка». Желая продемонстрировать нуайонцам свою милость, король подтвердил их привилегию на добычу и продажу местной соли.

Более чем сомнительные победы

No 3791, 30 Octobre 1915, Les Ruines de Saint-Jean-des-Vignes a Soissons.jpg
Суассон, средневековое аббатство Сен-Жан-де-Винь.
Франсуа Фламесси «Руины аббатства Сен-Жан-де-Винь». — Холст, масло. - май 1915 г. - Частная коллекция.

Конфликт с нуайонцами тем временем был улажен, и на следующий день 18 апреля король и дофин посетили город, где их встретили подношениями овса и вина, причем дофину (впервые посетившему Нуайон) были также отданы в качестве подарка «два жирных быка». Желая продемонстрировать горожанам свою милость, король подтвердил их привилегию на добычу и продажу местной соли.

Впрочем, здесь же в городе их застигло известие куда менее приятного свойства: герцог Жан призвал к оружию своих многочисленных вассалов, в частности запросил помощи у города Камбре. 19 апреля король отправил камбрезийцам срочное послание, запрещавшее оказывать помощь «мятежнику», а на следующий день дополнил свое распоряжение еще более грозным посланием, объявлявшим бунтовщиками и преступниками всех, кто осмелился бы встать под знамена герцога Жана. На следующий день, 21 апреля, уже собственным распоряжением, дофин Людовик поддержал решение отца.

Осада Компьеня продолжалась, что называется, ни шатко ни валко, так что король посчитал нужным отправить в качестве пополнения к действующей армии еще 8 тыс. человек. За невозможностью остановиться в приготовленной для него резиденции (как мы помним, уничтоженной огнем) король волей-неволей вынужден был избрать для себя дом богатого горожанина, располагавшийся у леса, за городской чертой. Дофин расположился в местном аббатстве Руальи.

Как видно, усиление королевской армии произвело на гарнизон Компьеня требуемое впечатление, потому что в течение следующих двух дней между осаждающими и осажденными завязались переговоры. Впрочем, бургундцы держались подчеркнуто высокомерно, и глава делегации — Юг де Ланнуа, кастелян Жана Бесстрашного, явившись к королю, заявил ему в лицо, что его солдаты не поступились против клятвы и хранили мир в городе во благо короля! К счастью, монарх смог удержать себя в руках, и дерзкому было предложено удалиться прочь и подумать над своим поведением. Однако, и той и другой стороне чем далее, тем становилось яснее, что капитуляция Компьеня становится просто вопросом времени.

Впрочем, бургундцы еще попытались затянуть переговоры, надеясь на помощь своего сюзерена, тогда как Эктор де Савез, конюший герцога Жана, был отправлен к последнему, чтобы предупредить его — без срочной помощи Компьень будет вынужден открыть ворота королевской армии не позднее 7 мая. Герцог Жан, не сумевший добиться помощи от фламандских городов, категорически отказывавшихся поднимать оружие против короля, ответил коротким письмом, предписывая гарнизону «сдаться сколь куртуазным образом, сколь то будет возможно.» Посему, благополучно приняв ключи от города, король 10 мая отправил свой авангард под руководством бастарда Бурбонского осаждать близлежащий Суассон.

Начало осады Суассона ознаменовалось достаточно болезненным известием о гибели бастарда Бурбонского, главнокомандующего королевскими войсками, выделенными для этой цели. В довершение всех бед, бравый Эктор, бастард де Бурбон, как писали его имя в те времени, умер буквально за пару часов до появления монарха — шальная стрела из крепости пронзила ему горло. Что касается коменданта крепости — Ангерран де Бурнонвилль в ответ на королевский приказ открыть ворота, достаточно дерзко ответствовал, что не преминул бы это сделать, явись король и наследник сюда единственно в сопровождении полагающейся им свиты.

Посему, хочешь-не хочешь, пришлось вести правильную осаду, причем король, готовясь провести под стенами города месяц, а то и более, расположился в аббатстве Сен-Жан-де-Винь, тогда как наследник облюбовал для себя аббатство Сен-Крепен.

Осада продлилась до 21 мая 1414 года, ознаменовавшись множеством мелких стычек, и наконец, финальным штурмом, во время которого оборона была прорвана сразу в пяти местах, и королевские войска ворвались в город. Суассон подвергся разграблению столь чудовищному, что даже на достаточно привычных к подобным зрелищам хронистов это произвело шокирующее впечатление. Чрезмерно дерзкий и злоязычный комендант Бурнонвилль закончил свою жизнь на эшафоте.

Множество горожан, спасаясь от разгула солдатни, бросались в реку Эн, но, как несложно догадаться, далеко не всем удалось достигнуть противоположного берега. В виде особой королевской «милости» жителям Суассона, уцелевшие после резни было вменено в обязанность в наказание за сопротивление выплатить короне особый штраф, а также восстановить стены и башни, разрушенные в ходе боевых действий.

Очередное шаткое перемирие

Péronne fossé du château avec vue vers église.png
Перрона. Руины королевского замка, где проходили переговоры.

Следующим на пути королевской армии оказался Лан, располагавшийся в 35 км к северо-западу от Суассона. Однако же, разгул королевской армии во время этого похода произвел угнетающее впечатление на Филиппа Неверского, младшего брата герцога Жана, которому собственно и принадлежал город. Посему, не ожидая осады и ее неизбежных последствий, граф Неверский самолично вышел к королю, чтобы засвидетельствовать ему свои верноподданнические чувства и куртуазно вручить ему власть над собственной личностью и всеми своими владениями.

Надо сказать, что король обошелся с почтительным графом достаточно милостиво, единственно приказав ему принести особую присягу в том, что отныне он не станет оказывать помощь старшему брату людьми и деньгами, и наоборот — должен был по первому требованию предоставить для королевской армии латников и стрелков. Для управления землями графа Неверского должны были назначаться люди, верные королю. Король ненадолго задержался в Лане, у гостеприимного графа Филиппа, и здесь же его нашло послание из Фландрии. Представители тамошних городов, объявляя о своих верноподданических чувствах, просили у короля охранную грамоту для послов, которые в скором времени должны были к нему прибыть.

Нам неизвестен ответ короля на это послание, однако, жители Сен-Кантена, первого, лежавшего на пути королевской армии города в графстве Артуа (принадлежавшем Жану Бургундскому) также предпочли откупиться от своего монарха, причем деньги на «подарок» для него самого и для наследника (61 ливров 4 су) пришлось взять из «сиротских» то есть благотворительных накоплений.

И здесь же, в Сен-Кантене, короля нашла Маргарита, графиня Геннегау, младшая сестра герцога Жана, и по совместительству — теща среднего королевского сына Иоанна Туреньского, как мы помним, женатого на ее дочери — Якобине. Король и графиня провели несколько часов, обсуждая нечто за плотно закрытыми дверями. Предмет их разговоров также остался неизвестным, хотя бургундский хронист Монтреле уверенно пишет, что графиня, известная своими недюжинными дипломатическими способностями, явилась, чтобы обсудить с королем условия мира.

Как бы то ни было, на следующее утро графиня отбыла к брату в Дуэ, а все усилия ее, по-видимому, пошли прахом, едва лишь до королевских ушей дошли сведения, что некий бургундский отряд движется к северу от Сен-Кантена, якобы намереваясь присоединиться к основной армии. За отрядом была спешно выслана погоня, в скором времени, однако, вернувшаяся лишь с парой-тройкой пленников. Отряд, если он и существовал, благополучно сумел избегнуть встречи.

Королевский пыл еще не успел угаснуть, и после короткого отдыха, армия из 10 тыс. латников и 4500 стрелков должна была двинуться против Арраса, сильно укрепленной столицы графства Артуа. Для того, чтобы заплатить жалование всей этой немалой толпе королевские подданные должны были выплатить чрезвычайный налог в 30 тыс. экю. Впрочем, углублять разрыв с бургундской династией король по-видимому, не хотел, так как 25 июня благополучно подписал очередную охранную грамоту для Антуана Брабантского, младшего брата герцога Жана, позволявшую тому в любой момент беспрепятственно являться перед королевские очи в сопровождении свиты в 300 человек. Вслед за тем, вместе со своей армией из гостеприимного Сен-Кантена, король вместе с наследником перебрался в город Перрону, принадлежавший французской монархии.

Здесь его нашел граф Антуан, опять же, в сопровождении сестры, графини Маргариты, которых наследник престола счел за лучшее со своей стороны почтить роскошным пиром. На сей раз бургундцы привезли с собой вполне конкретные предложения для будущего мира. Герцог Жан через их посредство передавал, что готов «со всем смирением» просить короля вернуть ему потерянную милость, и заверял, что никогда и никоим образом не собирался доставить монарху неудовольствия. В случае если король с приязнью отнесся бы к его предложениям, герцог Жан столь же исполнительно готов был распахнуть перед ним ворота Бапома и прочих городов, находившихся в вассальной зависимости от короны, а если и этого будет недостаточно — приказать тамошним чиновникам принести клятву в том, что они никоим образом не обратят оружия против короля и наследника, и то же будет проделано в прочих городах, принадлежащих принцам крови; и при том как бы невзначай к бочке меда добавлялась неизбежная ложка дегтя: оговорка, что принцам будет отнюдь не запрещено защищать свои владения друг от друга.

И продолжение военных действий

Bapaume-bastion.jpg
Бапом. Руины т.н. «бастиона дофина».

Кроме того, в рамках «восстановления своей чести», герцог Жан просил о том, чтобы ему вернулись все владения, права и привилегии, отторгнутые ранее короной, а всем, наказанным ссылкой (иначе говоря — прежним участникам кабошьенского мятежа) разрешено было вернуться домой и занять должности, которых они ранее лишились. Впрочем, в случае если этот последний пункт будет невозможно выполнить, герцог Жан соглашался на то, чтобы новые назначенцы также лишились своих должностей и на вакансии были отобраны новые люди. Принцам крови, оговаривал опять же герцог Жан, в случае если условия его будут приняты, вменено будет в обязанность разъехаться по своим владениям и оставаться там вплоть до объявления королевской воли.

Как видно, подобные требования показались королю (или графу Арманьяку, что вероятней) слишком уж завышенными, и посему граф Антуан и графиня Маргарита вынуждены были отбыть прочь, увозя с собой нелицеприятный королевский приказ — герцогу Жану самолично явиться перед монаршьи очи, признавая за собой вину за «все преступления, что он совершил» (читай — за убийство королевского брата) и только тогда надеяться на справедливый суд и монаршье милосердие.

Королевская армия вновь двинулась вперед и остановилась на сей раз под стенами Бапома. Однако, прежде чем замкнуть кольцо осады вокруг города, встретившего их наглухо закрытыми воротами, дипломатичный наследник призвал к себе капитана города Ферри де Анже вкупе с двумя его подручными, желая тут же, на месте узнать об их намерениях. Ответ бургундцев не заставил себя ждать: по их уверениям, они управляли городом исключительно в интересах короля и наследника, однако же, непосредственно подчинялись герцогу Бургундскому, и посему просили несколько дней отсрочки, чтобы успеть послать к нему гонца и осведомиться, как им следует поступать в данной конкретной ситуации.

Отсрочка была дана, при том, что наследник весьма внятно предупредил бургундцев, что если город будет взят силой, им самим и всему гарнизону придет бесславный конец. Одновременно королевские посланцы отправились в Камбре к графу Антуану и графине Маргарите, однако, сколь о том можно судить из сохранившихся документов, этот визит не дал особых результатов.

Зато посланцы, отправленные к герцогу Бургундскому вернулись с недвусмысленным приказом открыть ворота королю. Посему, городу не пришлось испытать на себе неизбежного разгула солдатни; даже не въехав внутрь, король приказал лишь изобразить его личный герб на воротах и стенах, после чего двинулся прочь, остановившись в Ванкурте — городке в 9 км от Арраса, столицы графства Артуа. Осада этой мощной крепости продлилась около месяца, в то время как королевские войска заняли несколько укрепленных бургов по соседству, а специально выделенный для того отряд из 1200 человек проник в графство Сен-Поль, дойдя до Эсдена.

Здесь, под стенами Арраса, среди прочего, состоялся спектакль вполне в духе этих театральных времен. Изнывающих от безделья и скуки солдат осаждающей армии следовало чем-либо занять, и потому прямо у городских стен был устроен красочный поединок между 18-летним Карлом д’Артуа, графом Э, внуком Жана Беррийского, которому должен был противостоять старший по возрасту и более опытный Жан де Нефшатель, сеньор де Монтагю, кастелян Жана Бесстрашного. Для того, чтобы оба противника оказались равны между собой по положению, отчим молодого графа Э — герцог Бурбонский, посвятил его в рыцари непосредственно перед началом поединка.

Как будто добавляя комизма к этой ситуации, дуэль должна была состояться не где-нибудь, но у входа в туннель, выкопанный королевскими войсками для того, чтобы минировать городские стены. Спустившись внутрь, сеньор де Монтагю, вооруженный мечом, топором и кинжалом, должен был попытаться проложить себе путь наружу, тогда как его противник, соответственно, этого не позволить. Призом выступал бриллиант стоимостью в 100 экю, который победитель (за деньги побежденного) должен был приобрести для своей дамы сердца. Победила молодость, и торжествующий граф Э получил искомый приз.

Наследник берет дело в свои руки

Мир восстановлен… надолго ли?

King Henry V from NPG.jpg
Генрих V Английский. Перед лицом внешней угрозы, оказалось, что худой мир лучше доброй ссоры.
Неизвестный художник «Генрих V». — XV в. - Национальная портретная галерея. - Лондон, Великобритания.

Дальнейшим развлечениям того же рода положило конец неожиданное известие, что бургундская армия движется на выручку осажденному Аррасу. Немедля вперед был выслан авангард, причем его командующий лелеял надежду при удачном исходе дела захватить самолично герцога Жана. Как и следовало ожидать, надежда эта не оправдалась — бургундский хронист Монтреле по этому поводу замечает, что отряд был невелик и должен был единственно прощупать на прочность королевский авангард.

Так или иначе, 30 августа в королевском лагере вновь появились граф Антуан и графиня Маргарита, и на сей раз были приняты куда более приязненно. Король постепенно склонялся к мысли, что затянувшуюся войну следует заканчивать, тем более, что содержание войск чем дальше, тем более становилось ощутимым для казны, вылившись в огромную для того времени сумму в 750 тыс. золотых франков. Арманьякские принцы были не слишком довольны подобным решением, однако же, монарх с достаточной резкостью осадил одного из советников, настаивавшего на продолжении войны во что бы то ни стало.

Надо сказать, что в скором времени после того король вновь впал в сумеречное состояние, и переговоры продолжал наследник престола. Впрочем, для арманьяков подобная перемена ничего не дала, так как дофин, пусть даже не испытывавший слишком добрых чувстсв к герцогу Жану, справедливо полагал, что полное его поражение приведет к чрезмерному усилению его противников, что также нельзя было назвать выгодным для французской короны.

Кроме того, загнанный в угол бургундец начал переговоры с англичанами, заключив с ними 7 августа в Ипре оборонительный и наступательный союз для захвата Гиени и Пуату. Впрочем, дипломатичный герцог Жан умело уклонился от попыток англичанина сделать его союзником для завоевания Франции как таковой, согласившись только не приходить на помощь королю в случае начала английского наступления.

Английское посольство появилось также в Париже, где ему предстояло вести переговоры с Жаном Беррийским, заменявшим короля и наследника на время их отсутствия. Английский король не стеснялся в своих требованиях, желая в качестве гарантии «вечного мира» получить ни много ни мало половину страны, уступленную когда-то королем Иоанном Добрым в соответствии с буквой грабительского договора в Бретиньи, и кроме того, часть Прованса, руку французской принцессы Катерины и два миллиона экю в качестве ее приданого, а также 600 тыс. экю когда-то не выплаченных Францией за пленного короля Иоанна Доброго.

Естественно, столь завышенные требования никто удовлетворять не собирался, зато для наследника престола чем дальше, тем более становилась понятна необходимость искать компромисс с герцогом Жаном и перед лицом внешней угрозы, постараться сплотить всех французов безразлично к их политическим взглядам. Посему, твердо противопоставив свою волю амбициям арманьякских принцев, наследник престола 4 сентября собственной властью заключил предварительное соглашение с бургундцами. В согласии с «аррасским миром», город а также иные владения, которые герцог Жан получил в качестве вассала французской короны, должны были принять к себе королевских чиновников в любой момент, когда этого пожелали бы король или его наследник. Герцогу Жану вменялось в обязанность возвратить короне города Кротуа и Шинон и перестать оказывать помощь беглым кабошьенам. В свою очередь король обязывался помиловать всех, участвовавших в этом противостоянии на стороне бургундского герцога.

В довершение граф Антуан и графиня Маргарита заверили короля, что их старший брат никогда не заключал договора с Англией (что, как мы знаем, было правдой лишь наполовину) а также со своей стороны согласились добиться от герцога Жана твердого обещания никогда в будущем не заключать с островным монархом союза против короля, герцога Гиеньского или Франции как таковой.

Со своей стороны король обязывался обнародовать некое письмо, должное служить к полному восстановлению «чести герцога Бургундского». Таким образом, никаких ощутимых уступок бургундцам сделано не было, и, как и следовало ожидать, это привело к тому, что переговоры окончательно зашли в тупик. Возможно, подобный результат был по вкусу нескольким арманьякским принцам, желавшим во что бы то ни стало продолжить войну, однако, дофин королевства держался иного мнения, полагая что соглашение необходимо, пусть для этого придется в определенной мере слукавить.

Полномочия наследника продолжают расти

Harley 4380 f. 40 Charles VI.png
Заседание Большого совета. Дофин и король.
Мастер Харли Фруассара «Карл VI и наследник». - Жан Фруассар «Хроники» — ок. 1470-1472 гг. - Британская Библиотека. - Лондон.

Посему, все в том же июне 1414 года Людовик Гиеньский заключил с графиней Маргаритой и герцогом Антуаном сепаратное соглашение, среди историков получившее имя «тайных дополнений», хотя дозволено усомниться, насколько их существование и содержание должно было оставаться тайной для окружающих.

В этом сравнительно коротком документе дофин обязывался в первую очередь тем, что королевские войска задержатся в Аррасе не более чем на шесть дней, отнюдь не беспокоя и не причиняя вреда местным жителям. Во-вторых, он обязывался выхлопотать прощение всем ссыльным, обвиненным в сочувствии к бургундцу, независимо от их общественного положения. И наконец, в-третьих, дофин обязывался похлопотать перед отцом касательно того, чтобы герцог Жан получил возможность вернуться ко двору.

Неизвестно, насколько дофин сам верил в возможность исполнить свои же обещания, или просто пытался потянуть время в надежде добиться у отца согласия в приватном порядке, а пока любой ценой прекратить войну. Так или иначе, на данном этапе дипломатическая изворотливость дофина принесла неплохие плоды. Советник герцога Жана, Тьери Гербод, 4 сентября отписал своему господину, что заключенный мир «весьма хорошо послужит к его чести», и что дофин показал себя «добрым и верным другом и сыном» Жана Бургундского.

Неизвестно в точности, какую игру вел дофин, вполне возможно — он и сам этого не знал, собираясь действовать по обстоятельствам, а также сколь можно дольше затягивать решение вопроса, тем самым заставив обоих противников как можно дольше дожидаться его решения. Так или иначе, Людовик Гиеньский вернулся в Сен-Дени в сопровождении отца, депутатов от Фландрии, а также советников герцога Антуана и графини Маргариты, однако 8 октября собственной волей отправил посланников прочь, под предлогом, что у них недостаточно полномочий для ведения столь ответственных переговоров.

На вопрос, как он желает поступать дальше, юный хитрец ответил двусмысленной фразой, что добьется для герцога Бургундского удовлетворения «в разумных пределах», подобным образом по сути дела оставляя для себя возможность решать, что и каким образом почитать «разумным». На вопрос о дате возобновления переговоров, дофин ответил, что это произойдет не позднее 1 ноября и поспешил распрощаться со слишком уж настырными бургундцами.

Так или иначе, король и его наследник не торопились. Карл VI вернулся в Париж только 13 октября, тогда как путь от Сен-Дени до столицы Франции даже в те времена занимал не более чем несколько часов, наследник, по всей видимости, прибыл в тот же день или несколько позднее, так как 16 октября он в очередной раз председательствовал на заседании королевского совета. Надо сказать, что к этому времени его власть сильно выросла, так как отец, еще будучи в Санлисе, 22 сентября наделил его полномочиями по назначению и смещению чиновников а также управлению финансами страны.

Известно, что в этот день заседания королевского совета не проводилось, из чего делают вывод, что наследник исхитрился получить у отца желаемое частным порядком, возможно, в очередной раз подсунув ему бумагу, которую безумец подписал не читая. Однако, так или иначе, новые полномочия наследника никем не были оспорены, и соответствующий документ без всяких вопросов был зарегистрирован Парламентом 27 сентября 1414 года.

Единственный пытавшийся протестовать, Жан Беррийский, громко возражал против столь обширных по его мнению полномочий во время заседания, где присутствовали купеческий прево Парижа, эшевены, представители Университета, Счетной Палаты и Парламента. Главным аргументом против подобного назначения была юность дофина, так, что по мнению герцога Жана Беррийского, подобная власть и ответственность скорее полагалась бы ему самому. Однако, вежливо выслушав недовольного, присутствующие посоветовали ему обратиться непосредственно к королю, так как они — по собственным же словам, — не имели достаточных полномочий для решения столь важного вопроса.

Также, сколь о том можно судить, правительство графа Бернара д’Арманьяка также относилось к замкнутому и недоверчивому наследнику с определенной настороженностью. Об этом свидетельствует меморандум одного из заседаний, на котором было постановлено, что королеву стоит как следует выспросить касательно намерений наследника, а еще лучше — добиться ее сотрудничества с целью получить эти сведения, так сказать, из первых рук. Как и следовало ожидать, затея благополучно провалилась.

Авантюра без объяснения

Detail of Folio 223v, The Duke on a Journey, Herman, Paul and Jean de Limbourg.jpg
Герцог Беррийский со свитой в пути.
Поль, Жан и Эрман Лимбурги «Жан Беррийский в пути» (фрагмент). — ок. 1410-1411 гг. - «Великолепный часослов герцога Беррийского». - Ms. 65, Folio 223v - Музей Конде. - Шантильи, Франция.

Впрочем, следующий эпизод из жизни нашего героя оставил и современников и позднейших историков в полном недоумении, при том, что каждый толковал и толкует его на собственный лад. Фактическая канва этого происшествия выглядела следующим образом: 23 октября дофин отправился в гости к Жану Беррийскому, якобы, на званый ужин, после чего домой не вернулся. Существуют глухие намеки, что в Беррийском отеле его навестил прево Парижа Анри Маршан. Этот последний, встревоженный слухами, что дофин желает заменить его на верного сторонника «арманьякской партии» Таннеги дю Шателя, готов был приложить все усилия, чтобы сохранить за собой полюбившуюся должность. Посему, известно, что он одолжил наследнику престола кругленькую сумму в 1125 франков, после чего на следующий день получил официальное подтверждение своих должностных полномочий.

Что касается дофина, этот мальчишка, всегда питавший определенную слабость к авантюрным выходкам, переодетый слугой, на низенькой косматой лошадке, для пущей конспирации груженной вязанкой дров, в ранних осенних сумерках благополучно покинул Париж, направляясь в замок Меэн-сюр-Йевр, когда-то подаренный ему герцогом Жаном Беррийским. Известно, что к нему сразу же присоединился епископ Шартрский, в прежние времена — казначей Жана Беррийского, а таке епископский секретарь Робине д’Этамп, и несколько человек из свиты самого дофина. Посему, благополучно покинув столицу, Людовик Гиеньский вместе со своими сопровождающими через Мелен, Немур и Монтаржи без всяких приключений добрался до Буржа 1 ноября 1414 года, в католический день Всех Святых.

Как несложно было ожидать, внезапное исчезновение дофина вызвало немалый переполох, в частности, бургундцы были уверены, что наследника престола увезли силой, как видно, для того, чтобы лишить его возможности влиять на ситуацию. Известно, что сестра Людовика, принцесса Мишель, супруга бургундского наследника Филиппа, сочинила для матери отчаянное письмо, в котором молила приложить все усилия, чтобы найти и освободить брата. Скорее всего, письмо это осталось неотправленным, так как в бургундских архивах сохранился всего лишь черновик. Сколь о том можно судить, нужда в подобном послании отпала сама собой, так как дофин благополучно нашелся сам, отправив письмо графине Маргарите касательно того, что их встреча по необходимости откладывается, так как он не сможет вернуться в Париж ранее 6 декабря.

Таковы факты. Как было сказано, каждый толкует их на свой лад, в частности биограф дофина Р. Фамильетти видит в случившемся очередную попытку хитрого юнца потянуть время и вновь отложить до неопределенного момента подписание окончательного соглашения с бургундцами, которое без сомнения очень сильно отличалось бы от «тайных параграфов», составленных в Аррасе. Кто-то полагает, что со стороны дофина это была неудавшаяся попытка вырваться из-под власти графа Арманьяка, или просто — сиюминутный каприз, столь же благополучно закончившийся ничем. Продолжим.

Между тем, бургундцы, не собираясь дожидаться возвращения вероломного наследника, громко жаловались на продолжающиеся притеснения, высылки и казни своих сторонников. В самом деле, как было уже сказано, граф Бернар, в отличие от своего предшественника, предпочитал действовать грубой силой — запугиваниями и кровью.

Впрочем, парижанами у «арманьяков» в той или иной мере получалось таким образом руководить, все их попытки взять под контроль наследника престола неизменно терпели крах. Изворотливый юноша, уже в достаточной мере искушенный в сложном деле подковерной борьбы, умело избегал всех поставленных ловушек, позволив единственно ввести в свою свиту двух сторонников нового правительства (сеньора де Бракемона и Жана де Монтагю, архиепископа Сансского) — вскользь заметим, что свита включала в себя в 1414—1415 гг. ни много ни мало 536 человек! Но даже эти двое по сути дела ничего не могли добиться, так как номинально числясь в составе свиты и получая за свои труды соответствующее жалование, оба практически не имели доступа к наследнику и не пользовались никаким реальным влиянием.

Дофин явно вел собственную игру, стараясь окружить себя людьми, не принадлежавшими ни к той, ни к другой партии, заодно увеличив свой штат с 352 человек в 1413 году до 536 — как о том говорилось ранее.

Провалившийся заговор и новые проволочки

Château de Melun - Grandes Chroniques de France f019 (détail) - Jean Fouquet.jpg
Меленский замок, где в очередной раз скроется дофин.
Жан Фуке «Взятие Мелена норманами» (фрагмент). — ок. 1455-1460 гг. - «Большие французские хроники». - Français 6465, fol. 166 v. - Национальная библиотека Франции. - Париж.

Пока же, укрепляя свою власть, арманьяки добились того, что Университет, как мы помним, и в прежнее время настроенный достаточно скептически по отношению к бургундцам, официально осудил «Оправдание» Жана Пети, обнаружив в нем некие «еретические тезисы». Жан Жерсон, как мы помним, вынужденный когда-то бегством спасаться от кабошьенов, в соборе Нотр-Дам произнес пламенную проповедь, призывая кары небесные на головы бургундцев и их приспешников.

Впрочем, заметим, что все эти громы небесные и даже торжественное отлучение бургундской партии от церкви, принятое арманьяками скорее как политический шаг – чтобы отвратить от прежнего временщика население Парижа, упорно продолжавшее видеть в нем потенциального избавителя – не произвело ни малейшего впечатления на рядовых жителей столицы. Скорее наоборот: проповеди Жерсона, и его громовые проклятия в адрес бургундцев, оказали арманьякской партии скорее медвежью услугу: во время службы в церкви присутствовали английские послы, которых сложно было ввести в заблуждение ссылками на Божью волю и т.д. – так что к островному владыке в скором времени полетела депеша, касательно того, что Франция слаба, разобщена и взять ее можно голыми руками. В скором времени это обернется большой бедой; но пока о грядущих потрясениях никто, ясное дело, не может иметь ни малейшего представления.

Пока что дофин, благополучно игнорируя происходящее, вместо того, чтобы вместе с графом Бернаром и собственным отцом присутствовать на пламенных проповедях в соборе Нотр-Дам, вместе с королевой отправился в Мелен, на встречу с любимой сестрой Жанной, когда-то выданной за Жана, герцога Бретонского. Надо сказать, что его отъезд в очередной раз оказался достаточно поспешным, так что историк Фамильетти пытается связать его с неким малопонятным событием, о котором рассказывает хронист Кузино (правда, относя произошедшее ко времени несколько более позднему).

Итак, в Париже был раскрыт очередной заговор в пользу бургундцев. Надо сказать, что в те времена недостатка в подобных интригах и подготовках к свержению той или иной власти отнюдь не наблюдалось. Кто бы не оказался на вершине, из раза в раз находились недовольные, желающие открыть городские ворота его сопернику, ясное дело, в надежде на собственное возвышение или просто готовые разглядеть в любом «гонимом» безусловного праведника и освободителя.

Так или иначе, заговорщики по каким-то своим соображениям планировали сделать своим номинальным руководителем дофина, который по их мнению, должен был проехаться на статном коне по всем улицам Парижа, поднимая народ против «арманьяков», тогда как на долю простых исполнителей осталась бы грязная работа, состоящая в резне и разграблении «вражеских» домов.

Неизвестно, знал ли сам наследник престола об уготованной ему роли; а также существовал ли подобный заговор на самом деле, а если да, действительно ли его участники надеялись привлечь на свою сторону наследника престола. С равнозначной вероятностью можно предположить, что вся эта история была раздута (или выдумана с самого начала) графом Бернаром и его присными, желавшими подобным образом перейти в наступление против дофина, постепенно забиравшего в руки слишком по их мнению большое влияние. В любом случае, известно, что представители этой партии громко требовали отставки нескольких представителей его двора, однако, их усилия, сколь о том можно судить, пропали даром.

В любом случае, сам наследник достаточно находчиво обратил эту историю себе на пользу, в очередной раз отложив переговоры с бургундцами, в чем ни герцог Антуан, ни графиня Маргарита не могли его винить – в самом деле, из-за шумихи, поднятой вокруг заговора, ни на что другое рассчитывать было нельзя!

Сам герцог Жан хлопотал о том, чтобы переговоры проходили вне Парижа, полагая, что подобным образом сможет уравновесить расстановку сил. Просьба эта была уважена, и местом для встречи послов был назначен Санлис. Однако – новый поворот событий, после новогодних праздников графиню Маргариту и ее соратников особым посланием уведомили о том, что правительство меняет свои планы и местом проведения переговоров становится Сен-Дени. Официальной причиной была названа дряхлость и «слабость» Жана Беррийского, должного сопровождать дофина во время этой встречи. Возражения графини, указывавшей, что ей запрещено появляться в городах, находящимся слишком близко к Парижу, благополучно проигнорировали, тем самым выключив из процесса эту женщину, весьма искушенную в дипломатических вопросах.

Успех, хотя и сомнительного плана

Entrée de l empereur Charles IV à Saint-Denis.jpg
Сен-Дени, излюбленное место для ведения дипломатических переговоров.
Жан Фуке «Император Карл IV въезжает в Сен-Дени в 1378 г.». — ок. 1455-1460 гг. - «Большие французские хроники». - Français 6465, fol. 442 - Национальная библиотека Франции. - Париж.

Итак, после долгих проволочек, очередная конференция все же открылась в Сен-Дени 28 января уже нового, 1415 года, причем послам Жана Бургундского было позволено изложить мнения и пожелания своего господина. Немедленного ответа, конечно же, не последовало, вместо чего послам было объявлено, что их предложения будут поставлены на обсуждение и ответ последует 7 февраля.

Впрочем, за кулисами обсуждение шло полным ходом, и 2 февраля король (без ведома бургундских послов), на очередной заседании Большого Совета подписал условия окончательного мира, не согласуясь в том с пожеланиями противоположной стороны. Трудно сказать, что было тому виной – интриги «арманьякских» принцев, старания дофина, который мог вести некую собственную игру, или нечто иное, однако, 7 февраля на очередной аудиенции бургундцы были попросту поставлены перед фактом, когда по приказу наследника престола, соответствующий документ был зачитан вслух. Как и следовало ожидать, подобный, совершенно незапланированный ход поставил в двусмысленное положение не только бургундских посланников, но и дофина Франции, т.к. «окончательный мир» попросту не принимал во внимание «секретный протокол», подписанный дофином в Аррасе. В частности, общая амнистия, ожидавшаяся бургундцами, заменялась частичной – вне ее действия должны были остаться 500 простолюдинов (читай – участников кабошьенского мятежа), а также те из знатных персон, кто был официально осужден королевскими судами. Кроме того, потерявшие должности во время пертурбаций последнего времени отнюдь не могли надеяться на их восстановление; более того, сама возможность въезда в столицу запрещалась им на два последующих года.

Соглашаясь вернуть конфискованную недвижимость, король одновременно оговаривал, что все прочее имущество, отданное по суду в другие руки или попросту разграбленное, возвращению уже не подлежит. Впрочем, особенно болезненным моментом для Жана Бесстрашного было внятное запрещение кому бы то ни было вести вооруженные действия против своих «обидчиков» в частном порядке. Вопрос об убийстве королевского брата и осуждении или оправдании тезисов Жана Пети сознательно не поднимался, однако, для бургундцев это, скорее всего, было слишком слабым утешением.

Герцог Жан писал своим послам и брату, чтобы те ни в коем случае не подписывали новый договор, вместо того требуя исполнения обещаний, которые наследник престола дал в прежние времена, а также встречи с ним по возможности, с глазу на глаз. Как видно, хитрому юнцу, на своем горьком опыту вынужденному научиться дипломатии, удалось ввести в заблуждение даже опытного герцога Антуана, т.к. этот последний из раза в раз уверял брата, будто дофину «не позволяют» выполнить его обещания, однако, он сам, в качестве бургундского посла, будет добиваться этого всеми возможными путями.

Приватный разговор, как и следовало ожидать, не состоялся, т.к. к большой досаде брабантца, рядом с дофином постоянно обретался Жан Беррийский, спровадить которого не было ни малейшей возможности. Биограф Фамильетти полагает, что в этом случае, старик и юноша в очередной раз договорились между собой, чтобы мастерски обвести вокруг пальца тех и других – не позволяя «арманьякам» полностью уничтожить противоположную партию, и в то время являя дофина в глазах бургундцев в качестве «жертвы», которой злобный временщик не позволяет исполнить обещанное. Удивительно лишь, что герцог Антуан легко позволил ввести себя в заблуждение, т.к. подобная методика была не нова и благополучно использовалась его старшим братом, для того, чтобы в свое время ввести в заблуждение парижан и предоставить им «козлов отпущения» за то, что любимый герцог не исполнял собственных обещаний по снижению налогов.

Впрочем, Жан Бургундский пытался протестовать, столь то было в его силах. Вместо ответа, он отправил брату длинный список жалоб, должный быть переданным наследнику в собственные руки, и кроме того настоятельно советовал Антуану Брабантскому требовать соблюдения обещаний, данных принцем в Аррасе, и настаивать на том, что бургундцы не совершили ничего могущее вызвать «неудовольствие» короля. Очередная инструкция, датированная 18 февраля настаивала на том, чтобы требовать исполнения данных принцем обещаний в полной мере, а если «арманьяки» будут этому препятствовать, добиться того, чтобы «секретный протокол» был зачитан прилюдно, после чего «с честью» отбыть прочь.

Принц в очередной раз вел игру с огнем, как то уже стало, похоже, входить у него в привычку. В самом деле, обещания наследника престола полагались нерушимыми и стоящими по своему статусу немногим ниже чем законы королевства. Нарушить их – значило вызвать серьезный скандал, а возможно, и кризис. Однако, хитрый юнец в очередной раз собирался выйти сухим из воды.

Мир, ввиду внешней угрозы

Royal 18 E I f. 103v English ships.jpg
Армия вторжения.
Мастер Харли Фруассара «Английские корабли.» - Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1450-1483 гг. - Royal 18 E I f. 103v. - Британская библиотека, Лондон.

Надо сказать, что в этом случае, рискованная игра полностью увенчалось успехом, т.к. «инструкция» герцога Жана прибыла слишком поздно. Известно, что 10 февраля Антуан Брабантский присутствовал на пышном турнире, устроенном в честь прибытия английских послов. Неожиданная активность со стороны островитян, как видно, убедила этого осторожного политика, что худой мир в данном случае предпочтительней доброй ссоры, а демонстрировать перед англичанами разобщенность и раскол – как минимум, неразумно. Ему удалось в скором времени привлечь на свою сторону сестру и большинство представителей бургундской делегации, так что 10 февраля договор был подписан на королевских условиях.

23 февраля, когда запоздавшая инструкция наконец-до достигла своих адресатов, что-либо менять было уже поздно. Впрочем, за день до этого один из бургундцев, епископ Турне, все же сумел добиться до наследника письменных ответов на вопросы бургундской делегации, однако, оптимизма эти ответы внушить не могли.

В частности, в ответ на вопрос об амнистии, обещанной, и никогда не исполненной, дофин заявил, что никто «не удерживает язык его и руку», после чего, демонстрируя свое миролюбие, приказал выпустить на свободу конюшего герцога Жана – Эктора де Савеза. Надо сказать, что в Париже весть о заключении долгожданного мира вызвала настоящий взрыв ликования, колокола звонили до поздней ночи, а жители города, по старинному обычаю разложив на перекрестках праздничные костры, танцевали до утра.

13 марта, после долгих споров и отлагательств, бургундская делегация все же решилась ратифицировать уже заключенный договор, приложив к нему большую печать. В тот же день в 6 часов вечера, на очередном заседании королевского совета, монарх принял у герцога Антуана и его сопровождающих присягу на верность уже заключенному договору, причем до начала церемонии упорный епископ Турне вновь не преминул заявить, что «со всем смирением и почтительностью» будет настаивать на продолжении переговоров с королем и наследником касательно обещанной, но так и не осуществленной всеобщей амнистии. На сей раз, сам король, демонстрируя свою добрую волю касательно этого вопроса, приказал выпустить на свободу Карла де Рекура, кастеляна герцога Жана Бургундского, и дело на этом остановилось вновь.

16 марта арманьякские принцы также присягнули на верность уже заключенному миру, после чего бумага без всяких вопросов была зарегистрирована парижским Парламентом.

Между тем, из Англии стали поступать далеко не радужные известия: молодой король Генрих, выдержав траур по своему скоропостижно скончавшемуся отцу, был полон решимости довести до конца дело своих предков и надеть на себя корону Св. Людовика. Посему, официально объявив войну соседнему королевству, он подчеркнуто занялся приготовлениями, обложив население соответствующим налогом и собирая войска для начала вторжения.

Пытаясь хотя бы оттянуть неизбежное и выиграть время для сбора войск, король спешно сформировал посольство из нескольких доверенных советников, должных немедля отправиться для переговоров в английскую крепость Кале. Послам вменено было в обязанность если не добиться заключения прочного мира (что было практически невыполнимо, как это уже всем становилось ясно), то хотя бы добиться продления перемирия, истекавшего 1 мая 1415 года.

Что касается дофина, он все лучше понимал, что перед лицом внешней угрозы единоначалие в стране становилось вопросом жизни и смерти; при том, что обе враждующие партии, как уже было выяснено на собственном горьком опыте, добровольно не отступились бы от власти. Посему, нуждаясь в совете и помощи, дофин отправился в Мелен, где продолжала коротать время его мать, Изабелла Баварская.

Соправитель

Новая хитрость и новый успех

Christine de Pisan and Queen Isabeau (2) cropped.jpg
Изабелла Баварская, по всей видимости, союзница сына в его новом дипломатическом демарше.
Неизвестный художник «Дарение книги» (фрагмент). - «Книга королевы» - Harley 4431 f. 3 — ок. 1410-1414 гг. - Британская библиотека, Лондон

17 марта он уже был в гостях у матери, без сомнения, приятно удивленной и обрадованной этим визитом. Нам неизвестно, о чем в точности говорили мать и сын за плотно закрытыми дверями, но по-видимости, постаревшая королева, терпеливо ожидавшая, когда наследник придет в соответствующий возраст и сможет наконец поставить на место обе враждующие партии, поддержала его целиком и полностью. План сложился легко, один раз выиграв на дипломатическом поприще, дофин желал и далее развить свой успех.

Посему, 28 марта на правах дофина королевства и правителя при больном отце, Людовик Гиеньский приказал остановить действие новых законов, выгодных исключительно арманьякской партии, а также уволить несколько чиновников, слишком уж рьяно принявших воплощать их в жизнь.

Вслед за тем, не давая ни своим ни чужим оправиться от удивления, 5 апреля он категорическим приказом вызвал в Мелен всех принцев крови, в те времена бывших при дворе. Уклониться от приглашения не посмел никто, и в следующие четыре дня в Мелене образовалось достаточно представительное собрание, после чего Людовик неожиданно для всех 9 апреля отбыл в Париж, оставляя сбитых с толку и озадаченных родственников в обществе королевы. Действуя подобным же молниеносным образом, в тот же день, даже не позволив себе отдохнуть с дороги, он отправился к отцу и вышел из его покоев с бумагой, назначавшей его, дофина, капитаном Бастилии а также крепости Сен-Жермен-ан-Ле, одной из самых любимых резиденций монарха. Вслед за тем, дофин, понимая, что в том новом положении, в которое он сам себя поставил, требуется постоянная платежеспособность, опять же, своим личным приказом конфисковал изрядную часть казны своей матери, обретавшейся у троих проверенных людей: Мишеля Лаллье, Гильома Сангена и Пике де ла Э. Трудно сказать, делалось ли это с ведома и по воле королевы – историки на этот счет не имеют единой точки зрения, однако, вряд ли скуповатая королева стала бы всерьез противоречить сыну в этом вопросе, при всей своей любви к драгоценностям и дорогой посуде.

Еще два дня спустя, 11 апреля, по-прежнему не давая ни арманьякам ни бургундцам прийти в себя, дофин издал новый указ, еще более радикального свойства. Объявляя себя «единственным, обретающимся выше всех прочих» - сразу после короля, и настаивая на своем «естественном праве» управлять королевством и его людьми, подчиняясь исключительно воле своих отца и матери. Посему, ныне своей властью наследник приказывал разойтись по домам всем войскам, за исключением тех, что были заняты охраной границ королевства, тогда как всем подданным запрещалось отныне действовать вопреки мирным соглашениям, утвержденным королем.

Предположительно, этот ордонанс, пока – хотя бы номинально – восстанавливавший единую власть над французским королевством, был зачитан на собрании в Лувре, проходившем под председательством дофина, где также присутствовали прево Парижа, купеческий прево, посланцы Университета, а также богатейшие и влиятельнейшие из парижских горожан. По всей видимости, от имени наследника указ зачитал канцлер Гиени Мартин Гуж, сопроводив это чтение длинным списком «обид» нанесенных французской монархии со времени начала гражданской войны, специально подчеркнув, что дофин целью своей ставит спасение французского королевства от окончательного разрушения и развала.

Принцам крови, как мы помним, все еще обретавшимся в Мелене, приказом дофина было запрещено возвращаться в столицу вплоть до личного приглашения, пока же им было приказано разъехаться по своим владениям. Историки современности обратили внимание, что исключения не было сделано даже для престарелого Жана Беррийского, как видно, самолюбивый наследник так и не простил ему попытку прибрать к рукам государственную власть. Определенно, дофин, уже семнадцатилетний, проявлял характер, желая приструнить и принудить к покорности обе враждующие группировки. Забегая вперед скажем, что сил для подобного вызывающего поведения у дофина было еще маловато, но заявка была сделана, и обе стороны поняли ее правильно.

Пока же, дофин продолжал действовать. Как мы помним, сместив прежнего парижского прево, по каким-то причинам не вызывавшего у него доверия, он своей волей назначил на эту должность верного Таннеги дю Шателя (и надо сказать, со своим выбором не ошибся!); 18 апреля сместив «арманьяских» эшевенов, он также заменил их более надежными людьми, на следующий день 19 апреля, получил исчерпывающие сведения о настроениях островного монарха, Карл VI очередным указом назначил дофина генеральным «капитаном» (т.е. командующим) всеми приграничными войсками с правом по собственной воле собирать войско такого размера, какое полагал бы наилучшим для защиты королевства.

24 апреля из Англии пришли несколько более обнадеживающие сведения о продлении перемирия до 8 июня текущего года. Все эти треволнения задержали отбытие посольства на британские острова, которое вместо апреля сумело отбыть к месту назначения лишь в начале июня.

Дела сердечные и дела политические

Simonetta Vespuci as a Nymph by Sandro Botticelli - Städel - Frankfurt am Main - Germany 2017.jpg
Портрет красавицы времен Позднего Средневековья. Возможно, такой же миловидной и нежной была «Прекрасная Казинелла».
Мастерская Сандро Ботичелли «Портрет молодой женщины (Симонетты Веспуччи?)» - ок. 1480 г. - Штедель, Франкфурт-на-Майне. - Германия.

Однако, эту небольшую передышку дофин с полным успехом использовал для того, чтобы окончательно прибрать к своим рукам столицу. 10 мая он добился от отца своего назначения комендантом Луврской крепости, получив, подобным образом, контроль уже над всеми укреплениями столицы — Бастилией, Лувром и Большим Дворцом. Готовясь к сложным переговорам с англичанами, он пригласил в столицу Жана Беррийского, который прибыл из Дурдана где-то между 11 мая и 5 июня (точную дату определить не удается), после чего обоюдными усилиями дядя и внучатый племянник сформировали состав будущего посольства, которое 4 июня благополучно отбыло в Кале.

Между тем, Бургундия продолжала требовать к себе внимания. Из раза в раз в апреле и мае Париж посещали посланцы герцога Жана — Жан де Вержи, сеньор д’Отрей и Ренье По, в прежние времена — наместник Дофине, в мая королевское посольство отправилось в Бургундию — однако, переговоры никак не желали сдвигаться с мертвой точки. Герцог Жан упорно стоял на своем, требуя изменений в королевском указе от 2 февраля (мотивируя это тем, что использованные в таковом выражения «ущербны для его чести») а также общей амнистии без всяких оговорок и исключений (опять же, как мы помним, в полном соответствии с обещаниями дофина, от которых последний весьма ловко открестился).

Дофин в свою очередь, как человек трезвомыслящий, понимая, что в преддверии неизбежной войны, с герцогом Жаном следует найти хотя бы временный компромисс, наотрез отказываясь менять указ своего отца, тем не менее соглашался уменьшить количество людей, на которых не распространялась амнистия с 500 до 200, на словах пообещав, что если герцог поведет себя «как должно», то и оставшимся 200 будет также даровано прощение.

Надо сказать, что в это время в сухие политические расчеты вмешалось обстоятельство, которое никто не мог предвидеть, и это деликатное обстоятельство бургундские послы также должны были аккуратно обсудить с дофином.

Дело в том, что этой весной Людовик Гиеньский влюбился со всей пылкостью своих 17 лет. Его избранницей стала некая Жирарда Казинель (оставшаяся в истории под именем «прекрасной Казинеллы»), дочь Гильома Казинеля, сеньора де Помпонн и де Роменвилль, в те времена — рыцаря и кастеляна короля Карла VI. Девушка состояла в свите его собственной супруги Маргариты Бургундской на правах фрейлины… не первая и не последняя фрейлина, отнимавшая господина у его законной жены! Судя по всему, по сравнению с невзрачной Маргаритой, Жирарда в самом деле блистала юной красотой и свежестью, да ко всему прочему, была обходительна и далеко не глупа, так что дофин буквально потерял голову, и посему позволил себе поступки достаточно рискованного свойства.

В самом деле, сделай он Казинеллу попросту своей фавориткой, никто бы слова не сказал, как было уже замечено, эта традиция успела пустить корни в царствование его деда и отца; даже то, что он приказал вышить ее инициалы на своих знаменах — и это можно было перетерпеть, но потерявший голову от любви дофин своим приказом выслал постылую супругу в Сен-Жермен-ан-Ле — одно из дальних поместий короны — а вот этого бесчестья герцог Жан терпеть уже не собирался. Впрочем, попытка дипломатично надавить на Людовика Гиеньского привела к результату совершенно обратному: постылой супруге немедля полетел приказ перебраться в Маркусси, еще дальше от Парижа.

Дофин давал понять всем и каждому, что отныне любые попытки неповиновения или манипуляции будут пресекаться, что называется, в зародыше. Посему, следующим под горячую руку наследника престола попал Парижский Университет, по мнению нашего героя слишком много о себе возомнивший, так как незадолго до этого папа Иоанн XXIII был низложен решением собора. Возмущенный тем, что его поставили перед уже свершившимся фактом, наследник винил в этом Университет, и когда ректор и несколько профессоров имели неосторожность 13 июня явиться к нему с прошением снизить очередной налог, Людовик вместо ответа приказал арестовать представителя Университета Жана де Шатильона, мотивируя это тем, что святые отцы взяли на себя слишком большую свободу, и низложили папу, даже не спросив его, принца, мнение на этот счет. Завершая свою речь, недовольный наследник обвинил их в том, что если дело оставить как оно есть, следующими кандидатами на низложение станут его отец и он сам!

Перед лицом внешней угрозы

Вторжение

Burney 169 f. 21v Siege.png
Осада.
Мастер Венской Хроники, Мастер Харли Фруассара «Осада города» - ок. 1468-1475 г. - Burney 169 f. 21v. - «Деяния Александра». - Британская библиотека. - Лондон

Между тем, 6 июля английский король официально объявил войну Франции. Военные действия должны были начаться после 1 августа, когда истекал срок очередного короткого перемирия, необходимого англичанину, чтобы собрать и снабдить всем необходимым армию вторжения. Пользуясь столь тревожными известиями, герцога Жана удалось наконец уговорить принести присягу на верность мирному договору в Аррасе, впрочем, и здесь упрямый бургундец оговорился, что будет считать себя обязанным придерживаться своей присяги не ранее, чем дофин исполнит свое обещания касательно полной амнистии.

14 августа войска Генриха V, под командованием его самого а также двух его младших братьев – герцогов Глостерского и Кларенсского, благополучно высадились на мысе Ко, тогда как коннетабль Франции д’Альбре, стоявший вместе со своими отрядами в Руане, занял выжидательную позицию. Впрочем, 23 августа, когда англичане взяли в плотное кольцо Арфлер, коннетабль все же счел необходимым отправить к королю и дофину гонца с просьбой о помощи осажденному гарнизону. Немедля на помощь был отправлен Рауль де Гокур с отрядом из 300 человек, которые сумели проложить себе путь в город, однако, английская армия, постоянно пополнявшаяся, в несколько раз превосходила их численностью, и было ясно, что без дальнейших подкреплений город обречен.

Понимая, что перед лицом общей опасности, следует забыть о прежних разногласиях, 31 августа дофин, в очередной раз председательствуя на Большом Совете, наконец-то пошел навстречу герцогу Жану, внеся в мирный договор формулировки, которых тот добивался, и сократив количество не получивших амнистию до 45 человек. Среди них, как не сложно догадаться, фигурировали такие одиозные личности как Эильон де Жаквилль, посмевший когда-то ворваться с упреками в личные апартаменты дофина, руководитель мятежа Симон Кабош, и трое мясников Ле Гуа. В качестве послов в герцогу Жану были отправлены кастелян дофина Тибо де Суассон, сеньор де Монтрейль, а также президент Парламента Жан де Вальи (в прежние времена мэтр д’отель наследника престола).

Кроме этой, скажем так, официальной делегации, на правах тайного посла в Бургундию отправился Жан Пиош, мэтр д’отель дофина, в обязанность которому было вменено добиться от герцога присылки 500 латников и 300 лучников для пополнения королевской армии, готовившейся к скорому маршу в Нормандию, а также того, чтобы граф де Шаролле, сын бургундца, с той же целью срочно отправил из Фландрии корабли, и артиллерийские орудия. Впрочем, осторожности ради, послу следовало оговорить, что дофин приказывает герцогу Бургундскому вплоть до конца войны оставаться в своих владениях.

Все в тот же день, 31 августа 1415 года, на очередном заседании королевского совета, на сей раз под председательством самого монарха – было решено отправить особый указ налоговым инспекторам Кутанса, должным добавить к чрезвычайному военному налогу (600 тыс. золотых ливров, который был равномерно распределен по всей территории страны) дополнительный налог, причем жителям Кутанса вменялось в обязанность выплатить дополнительные 24 тыс. ливров. Вслед за тем королю и его наследнику следовало самолично отправиться в Нормандию, чтобы на месте следить за ходом боевых действий.

Известно, что дофин покинул Париж на следующий же день в сопровождении «трубачей и отряда молодежи», однако, изначально отправился в Сен-Дени, где двумя днями позднее получил отчаянное послание из Арфлера с мольбой о немедленной помощи. Не медля более, в тот же день наследник сел на корабль, доставивший его вечером 4 сентября в нормандский Мант, где население приняло его со всеми почестями, полагающимися коронованной особе: факельным шествием, а также подарками из вина, рыбы и овса – основными продуктами, которыми славилась эта страна. Отсюда Людовик перебрался в город своего детства – Вернон, однако, для благостных воспоминаний момент был явно неподходящий.

Что касается короля, то несколько задержавшись, он покинул столицу лишь 9 сентября, и опять же, через Сен-Дени, где провел ночь, взяв из аббатства Орифламму, и вновь доверив ее безотказному Гильому Мартеллу, 11 сентября неспешно пустился в путь, достигнув Манта не ранее чем 18 или даже 19 числа того же месяца, и в этом городе задержался до 7 октября.

Прелюдия к Азенкуру

Между тем, обещанная помощь так и не сумела добраться до Арфлера; современные историки винят в этом герцога Бургундского, предпочитавшего занять выжидательную позицию, а также направившего тайный приказ своим пикардийским вассалам не выступать в поход без его прямого на то распоряжения. Посему, 17 сентября Рауль де Гокур вынужден был вступить в переговоры с врагом, и обязаться сдать город, если помощь не поступит до 13 часов дня 22 сентября 1415 года.

Как и следовало ожидать, время истекло, обещанная помощь не явилась, и Гокур в сопровождении Лионеля де Бракемона и еще нескольких представителей города, во власяницах на голое тело, с веревками на шее вынуждены были предстать перед победителем, и подобным же унизительным образом вручить ему ключи от города. Оба посланца, и вместе с ними 60 рыцарей и 200 нормандских аристократов были с миром отпущены прочь под клятвенное обещание не позднее 11 ноября прибыть в английский Кале на правах пленников.

Пока же Гокур в сопровождении английского герольда должен был отправиться к наследнику французского престола и передать ему формальный вызов на поединок. Вызов этот, конечно же, исходил от Генриха Английского, полагавшего столь своеобразный путь возможностью решения давнего спора о престолонаследии без дальнейшего пролития крови «добрых христиан». По мнению англичанина, подобный рыцарственный поединок в скором времени определил бы достойнейшего и война таким образом, прекратилась бы сама собой.

Впрочем, англичанин ждал ответа напрасно, неделю спустя, понимая, что «соперник» говорить с ним попросту не желает, он снялся с места и оставив в Арфлере гарнизон из 300 латников и 900 лучников, скорым маршем двинулся к крепости Кале. Надо сказать, что к этому моменту английская армия уже не составляла прежней грозной силы: вместе с потерями, неизбежными при осаде крупной крепости, ее серьезно уменьшили неизбежные лагерные эпидемии, так что в строю оставалось около 900 латников и 5000 лучников, тогда как в соответствии с подсчетами уже современных историков, от болезней и ран умерло около 2000 человек, и 5 тыс. вынуждено было вернуться в Англию по причине полной негодности к дальнейшей службе.

Тем временем Карл VI, в спешке снявшись с места, 7 октября перебрался к сыну в Вернон, после чего уже вдвоем они отправились в столицу Нормандии, куда прибыли 12 октября. Здесь уже полным ходом шел войсковой сбор, причем герцог Жан Беррийский успел прибыть в город несколько ранее, а Людовик, король Сицилии, все еще заставлял себя ждать, в тот же день выступив из Ле-Мана, города печально известного тем, что в его окрестностях, на бретонской дороге несчастный Карл VI навсегда лишился рассудка. 17 октября в Руан прибыл также герцог Бурбонский со своими войсками, герцог Карл Орлеанский присоединиться к прочим несколько позднее, лишь 19 октября выступив из своей столицы. Что касается Жана Бургундского, он весьма успешно сумел уклониться от необходимости прибыть на помощь королю, да и по чести сказать, орлеанские принцы вовсе не горели желанием его видеть.

Не медля более, громадная французская армия двинулась наперерез англичанам, желая навязать им сражение на марше. Генрих V между тем, 11 октября оставил позади небольшой городок Арк, обогнул стены крепости Дьепп, и на следующий день в окрестностях Э столкнулся с французским разведывательным отрядом. Точнее, столкнулся лишь авангард, и дело закончилось короткой сшибкой, несколькими убитыми и раненными с обеих сторон. Однако, при попытке англичан переправиться через Сомму, оказалось, что вздувшуюся от осенних дождей реку невозможно пересечь вброд, мосты разрушены, а на противоположном берегу англичан терпеливо дожидается французское войско под командованием коннетабля Франции д’Альбре.

Личные инструменты