Одетта де Шамдивер, фаворитка поневоле/Воспоминание пятое. Гибель Франции

Материал из Wikitranslators
(Различия между версиями)
Перейти к: навигация, поиск
(Англичанин вступает в Париж)
(Англичанин вступает в Париж)
Строка 232: Строка 232:
 
{| width="500px" style="text-align:center; background:#FAEBD7"
 
{| width="500px" style="text-align:center; background:#FAEBD7"
 
  |-
 
  |-
  | [[Файл:Fol. 19r.png|500px]]
+
  | [[Файл:Vigiles.png|500px]]
 
  |-
 
  |-
 
  | <small><span style=="color:#EAB97D>Генрих V во главе своей армии.</span>.<br />''Неизвестный художник «Генрих V во главе своей армии». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 26 - Национальная библиотека Франции, Париж.''</small>
 
  | <small><span style=="color:#EAB97D>Генрих V во главе своей армии.</span>.<br />''Неизвестный художник «Генрих V во главе своей армии». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 26 - Национальная библиотека Франции, Париж.''</small>

Версия 15:08, 17 августа 2019

Воспоминание четвертое. Мятеж "Одетта де Шамдивер, фаворитка поневоле" ~ Воспоминание четвертое. Мятеж
автор Zoe Lionidas
Воспоминание шестое. Серый монах




Содержание

Гибель Франции

Время Одетты

Решение необходимо

Bernard d-Armagnac Fr 4985 Folio 111verso BNF1.png
Бернар д'Арманьяк, новый хозяин Франции.
Неизвестный художник «Граф д'Арманьяк». — Жиль де Бувье «Армориал Жиля де Бувье». - XV в. - Français 4985 fol. 111v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Переход Парижа в другие руки, похоже, ничего не меняет в размеренной жизни королевского дворца. Одетта по-прежнему ходит за своим больным, и столь же привычно не задает лишних вопросов. Удивительно, что ее, бургундку, не трогают, и не пытаются заменить кем-либо из своих людей. Вряд ли можно предполагать, что граф Арманьяк, в это время всесильный и распоряжающийся в Париже единственно по собственной прихоти посчитался с тем, что «маленькая королева» как-никак спасла жизнь брату его ближайшего соратника… нового временщика вряд ли занимали подобные сантименты.

Одетта была не опасна, и в то же время ее удаление из дворца не могло принести никаких ощутимых выгод. Надо сказать, что при всех достаточно отталкивающих чертах своего характера, Арманьяк не был склонен к жестокости без причины и смысла, нам несложно будет представить, как этот грубый солдафон пожал плечами и с чисто гасконской прямотой изрек — да черт с ней! В самом деле, за высокопоставленным пациентом все равно требовался постоянный присмотр, Одетта прекрасно справлялась с этой ролью… пусть делает это и дальше! Будет передавать сведения своему феодальному господину? Здесь Арманьяк был уверен, что все входы и выходы из Парижа перекрыты намертво, так что не проскочит даже мышь — и надо сказать, был полностью прав. Конец его власти придет из удара изнутри. Но не будем забегать вперед.

Впрочем, и сам король в это время, практически потеряв уже всякую связь с реальностью, окончательно превратился в почетного пленника; по приказу временщика никто не имел права без прямого на то приказа или разрешения посещать королевскую персону, да и самого — уже бывшего властелина вынимали из золотой клетки только для того, чтобы заставить подписать очередное творение всесильного графа, после чего немедленно водворяли обратно. Впрочем, жизнь во дворце, даже в столь непростых условиях, имела немалый плюс: Одетта, как и ее венценосный пациент могли чувствовать себя в достаточной безопасности, и не беспокоиться об удовлетворении голода и жажды.

Между тем, в самом Париже нарастала всеобщая озлобленность, вызванная откровенно самоубийственной политикой Арманьяка в деле собирания налогов, временщик, что называется, драл с живого и мертвого, подавляя неизбежное возмущение с помощью открытого террора. Одетте пришлось увидеть, как 15 апреля 1417 года ее прежнюю покровительницу — королеву Изабеллу отправили в ссылку в Тур по надуманному (скорее всего) обвинению в супружеской неверности, после чего ее богатая казна немедля перекочевала в руки временщика. Будем справедливы к графу Арманьяку, сделано это было не из соображений банальной жадности: содержание наемной армии требовало постоянных денежных вливаний, так что едва не любая разумная (по тому времени) сумма немедленно исчезала в никуда.

Впрочем, осенью все того же непростого года, Одетте предстоит снова сыграть исключительно важную роль в истории Франции, роль, которая по понятным причинам, остается никем незамеченной в тиши дворца. Это осенью в Париж без лишнего шума прибывает королева Иоланда Арагонская, в супружестве — герцогиня Анжуйская. Историки расходятся между собой во мнении, была ли королевская сиделка ранее знакома с этой удивительной женщиной. Иоланда не была в Париже со времени своего замужества в 1400 году, когда наша героиня по всей видимости, не только не успела занять свой ответственный пост, но и вовсе появиться в столице Франции. Однако ничего не знать об Иоланде, чья дочь была просватана за дофина Франции Карла, наша героиня вряд ли могла. Положим, в эти годы Иоланда большую часть времени проводила в своих владениях, подарила мужу четверых детей, и управляла его многочисленными владениями в то время, когда Людовик Анжуйский губил свое здоровье и армию в бессмысленных попытках отвоевать королевство Неаполитанское, чья правительница когда-то признала своим наследником его отца, но была свергнута с престола очередным узурпатором и кончила бесславной смертью.

По сути дела, до конца жизни супруга Иоланда практически не проявляла себя, зато овдовев, немедленно направила всю свою недюжинную волю и столь же немалые политические способности на то, чтобы утвердить престол за своим будущим зятем. Забегая вперед скажем, что это удастся ей в полной мере, и после многих лет изматывающих усилий, ей удастся превратить изначально безвольного Карла VII в зрелого политика и солдата, которому предстоит триумфально закончить войну.

Второй маленький подвиг во имя Франции

Yolandadearagon.jpg
Иоланда Арагонская.
Неизвестный художник «Встреча Людовика Анжуйского и его супруги с будущим зятем - Карлом, графом Понтье». — Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1475 г. - Français 2645, fol. 321v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Однако, все это еще в будущем, пока же Иоланда не привлекая к себе ненужного внимания, появляется во дворце. Формально она принадлежит к «арманьякской» партии, и посему, беспрепятственно проникает в запертые покои несчастного больного. Высокая, статная, в черном вдовьем наряде, она пришла сюда не за милостью или деньгами — задача Иоланды куда более важна, хотя и незаметна для постороннего глаза. Дело в том, что воспользовавшись ссылкой королевы (для Арманьяка этот промах непростителен, и в скором времени его погубит!) англичане тут же заполонили страну слухами о том, что дофин Франции «на самом деле» был рожден в прелюбодеянии, и, говоря современным слогом, его «биологическим отцом» является вальяжный королевский брат, герцог Орлеанский, как мы помним, предательски убитый по соседству с отелем королевы на улице Вьей-дю-Тампль.

Подобные происки необходимо пресечь в зародыше, и потому Иоланда несет с собой соответствующие бумаги, которые королю предстоит заверить своей подписью, окончательно утверждая за сыном право на французский престол. Обе женщины почти немедленно находят общий язык, и пожалуй, в первый и последний раз Одетта пускает в ход свою власть над несчастным безумцем. К приходу Иоланды король уже полностью подготовлен, проинструктирован и обучен как себя вести, драгоценный пергамент без лишних разговоров скрепляется королевской подписью, и вслед за тем под надежной охраной отправляется в Анжер, столицу анжуйского герцогства, где будет в полной безопасности от происков бургундцев и англичан.

Ход мыслей нашей героини, пожалуй, несложно понять: больше десяти лет у постели несчастного безумца давно убедили ее — надежды нет, и не существует средства, чтобы вернуть больному разум хотя бы на достаточно долгое время. Посему, для уставшей от буйства временщников страны оставалась одна реальная надежда: Карл, дофин Франции, способный, когда придет в мало-мальски самостоятельный возраст, взять власть в свои руки, и соответственно призвать к порядку обе враждующие партии, не в меру успевшие расходиться при безвольном «правлении» отца. Вполне возможно, что трезвомыслящая Одетта понимала, что чудес и в этом случае ждать не стоит, и потребуется какое-то время, пока вокруг этого (пока еще слабого) центра законной власти не сплотятся те, кто устал от бесчинств и грабежей, в которых в равной степени провинились оба временщика.

В любом случае, определенный риск существовал и сейчас: граф Арманьяк вряд ли готов был уступить даже законному монарху; и посему, все дело требовалось обставить так, чтобы по минимуму привлечь к себе ненужное внимание. Однако, Иоланда была в достаточной мере хладнокровна и отважна, а что касается Одетты, на ее молчаливую поддержку возможно было полагаться с полнейшей уверенностью. Посему, несмотря на все потенциальные опасности, драгоценный документ беспрепятственно оказался в Анжере, где добыть его из дворца королевы Иоланды ни одной из противоборствующих сторон уже не было возможности. Придет время, и эта бумага сыграет свою роль в истории страны, пока же, она ждет своего часа, а наша героиня занимается привычным делом — утешает, развлекает и успокаивает. В самом деле, в искусстве молчаливого ожидания с королевской фавориткой вряд ли кто мог соперничать, и это умение оказалось именно в это время более чем востребовано.

А между тем тучи над «арманьякским Парижем» сгущались все более, и не видеть приближающейся грозы мог разве что человек уж совсем недалекий. Выпустив из рук королеву Арманьяк совершил первую из тем ошибок, которые вскорости приведут его к мучительному и бесславному концу. Наскучив однообразной жизнью узницы и понимая, что не существует другого пути вырваться из плачевного положения, в котором она оказалась по милости временщика, Изабелла Баварская, переступив через свою гордость, согласилась принять помощь бывшего врага. Отправленный для спасения венценосной узницы бургундский отряд легко разогнал стражу, и с триумфом доставил августейшую пленницу в Труа.

Вряд ли Одетта могла не знать, что ее бывшая покровительница, отныне почетная пленница бургундского герцога, рассылает по городам и весям многочисленные письма с приказами не повиноваться парижскому правительству, но почитать единственной законной властью ее саму, и конечно же, герцога Жана, готового в случае своего закрепления у власти освободить подданных от всех и всяческих налогов… очередные красивые слова, за которыми, как водится ничего не стояло и стоять не могло.

Впрочем, времени на рассуждения уже не было — события неслись галопом; понимая, что никакой отпор англичанам невозможен до тех пор, пока страну разрывает пополам гражданская война, Иоланда Арагонская со всей настойчивостью добивалась примирения обеих партий ради отпора общему врагу. Очередные переговоры в монастыре Ла Томб, по соседству с крупным городом Монтеро (в скором времени место это приобретет надолго зловещую славу…) увенчались пусть частичным, но все же успехом. Герцог Бургундский обязался прекратить всяческие враждебные действия против соперничающей партии, и даже начать борьбу с англичанами при условии, что ему позволят наконец въехать в Париж и занять подобающее ему как принцу крови, место в королевском совете.

Бургундский Париж

Возвращение Жана Бесстрашного

BernardVII Armagnac francais2680 Fol260v.png
Гибель Арманьяка и его приспешников.
Мастер Английской Хроники «Убийства арманьяков на парижских улицах». — «Хроника Ангеррана де Монтреле, изложенная в сокращении». - ок. 1470-1480 гг. - Français 2860 fol. 260v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Измученных бесконечной распрей парижан при известии, что долгожданный мир наконец-то подписан, охватило настоящее ликование. В ночь после объявления столь доброй вести город забыл о сне и отдыхе, на улицах жгли костры, на которых жарились бычьи и бараньи туши, из городских запасов черпалось вино, музыканты играли ночь напролет, тогда как счастливые сверх всякой меры парижане лихо отплясывали под звуки задорной музыки. Впрочем, как и следовало ожидать, ликование длилось недолго. Граф Арманьяк, в это время успевший штурмом взять бургундский Санлис, при известии о том, что соратники по сути дела за его спиной, заключили мир с противником, пришел в неистовство. Бурей примчавшись в Париж, он обозвал королевский совет «предателями», и наотрез отказался поставить свою подпись под уже оформленным по всем правилам юридической науки договором. Надо сказать, политической прозорливостью граф Арманьяк никогда не отличался; сумев из всего произошедшего понять только, что его абсолютную, хотя и незаконную власть, кто-то пытается ущемить — безразлично, что в интересах Франции.

Эта ошибка станет для него последней; жестоко обманутые в своих надеждах парижане возьмутся за оружие. В считанные дни созреет очередной заговор, причем юный сын торговца железом, Перрине Леклерк и его столь же юные товарищи без всяких препон снесутся с бургундским капитаном де л’Иль-Адамом, предусмотрительно расположившемся едва ли не у стен парижской крепости.

Вряд ли Одетта не была разбужена той страшной ночью криками, грохотом и звоном оружия, когда вопя во все горло «Богородица! Бургундия!» отряд де л’Иль-Адама ворвался в город. Полусонных арманьяков по большей части вырезали по домам, те немногие, кто успел вовремя выскочить из постелей, вынуждены были искать спасения в Бастилии, где запершись, ожидали осады и боя.

Положим, «маленькая королева» как и ее семья — чистокровные бургундцы! могли чувствовать себя в относительной безопасности, а когда на следующий день суматоха наконец улеглась, понять наконец, что происходит, как и услышать новости о том, что дофин Франции сумел, спасенный немногими оставшимися верными ему людьми, бежать под защиту королевы Иоланды. 16-летняя невеста наследника, запертая в своем особняке, превратилась в почетную пленницу, которую новый победитель в междоусобной войне — Жан Бургундский, собирался продать с наибольшей для себя выгодой.

Судя по всему, Одетта знала обо всем из первых рук — так как одной из немногих фрейлин, оставшихся при Марии, дофине Франции, оказалась добрая подруга — Жанна дю Месниль, да-да, та самая, вместе с которой наша героиня скрывала от бургундского террора юного Жана Орлеанского. Теперь ситуация повторялась с пугающей неизменностью; вновь пьяные от вина и крови толпы рыскали по городу, убивая и калеча любого, кто имел неосторожность неправильно посмотреть в их сторону, или еще хуже — что-либо сказать! Последним арманьякам с огромным трудом удалось купить себе свободу, однако, чернь, раздосадованная тем, что ее лишили очередной порции жертв, вломилась в тюрьмы, выместив свою досаду на беззащитных. Среди прочих лютой смертью сгинул граф Арманьяк, которого некий доброхот, вначале приютивший, счел за лучшее выдать на милость толпы. Уже бывшего временщика выволокли прочь из тюремной камеры, где ему пришлось пробыть весьма недолго, и тут же, в тюремном дворе, повалив на землю, раздели донага, и вырезали из спины широкую полоску кожи, должную, по мнению палачей, изображать белый шарф его партии.

Уже мертвое нагое тело таскали по улицам города, и наконец, пресытившись надругательством, швырнули в выгребную яму. Грабежи и убийства как в недоброе время кабошьенского мятежа, длились месяц напролет, причем в довершение всех бед в городе началась эпидемия чумы.

Одетта получает город

Vigiles du roi Charles VII 15v.png
Бургундские войска вступают в Париж..
Неизвестный художник «Бургундские войска вступают в Париж». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 15v - Национальная библиотека Франции, Париж.

Неизвестно, чем обернулась бы ситуация, не поспеши герцог Жан откликнуться на отчаянные просьбы тех горожан, что сумели в общем кровавом угаре хоть как-то сохранить ясность мышления.14 июля торжественно вступив в город вместе со своей коронованной союзницей, он, конечно же, поспешил нанести визит вежливости несчастному безумцу. История сохранила для нас эту сцену: Карл, уже успевший напрочь забыть обо всех «преступлениях», в которых обвиняли перед ним супругу, а также о том, что перед ним стоит убийца его собственного младшего брата, радостно приветствовал прибывших. Нам неизвестно, присутствовала ли наша героиня при столь малопочтенной сцене.

Впрочем, герцог Жан, как видно, пребывая в приподнятом настроении по случаю своей победы, пожелал наконец наградить многолетнюю и верную подругу короля, подарив ей (наконец-то!) собственный город. Конечно же, скромный городок Сен-Жан-де-Лон даже близко не мог сравниться по прибыльности с тем владением, который получила когда-то в дар любовница давно покойного королевского брата… В любом случае, семейству Шамдивер так и не пришлось воспользоваться этим даром. По причине обычного характера — неполной сохранности документов, мы не знаем, был интересующие нас годы жив честолюбивый Оден де Шамдивер, однако, с точностью можно утверждать одно: Одетта к этому времени успела значительно отдалиться от своей семьи. Когда ей придет время навсегда покинуть королевский дворец, она не вернется домой, предпочтя одиноко доживать свой короткий век в подаренном ей городе, и так же тихо скончаться, по всей видимости, так и не увидевшись с родными. О причинах этой размолвки остается только гадать, но вернее всего в данном случае речь шла о причинах политического характера. Семья оказалась, что называется, по разные стороны баррикад, обычная, к сожалению, ситуация во времена гражданской войны… Впрочем, вернемся к нашему повествованию.

Как и следовало ожидать, столица продолжала бурлить — мятеж и чума, в равной мере уничтожавшие и без того сократившееся население, вопреки многим надеждам, с появлением всенародного любимца вовсе не собирались исчезать сами собой. Более того, парижский палач папаша Капелюш, сменивший в роли народного лидера Кабоша, за это время успевшего кануть в никуда, вместе со своей кликой, обычным образом, вовсе не собирался уступать вожделенную власть никому, включая герцога Бургундского, пьяная от крови толпа продолжала безумствовать, ситуация дошла до совершенно непредставимой в прежние времена степени, когда самому Жану Бесстрашному, пытавшему обуздать вкусившую безнаказанности вольницу, представители клики со всей наглостью заявили в лицо, что он слишком мягко относится к «арманьякским предателям», и если дело так пойдет и дальше «правосудие» будет вершиться без него!…

Герцог Жан был сделан не из того теста, чтобы молча проглотить подобную обиду. Однако, действовать с помощью грубой силы против своих же потенциальных союзником хитрый бургундец не желал, и посему избрал для себя третий путь, с точки зрения дипломатии, можно сказать, гениальный. Приказав собраться народному ополчению (официально — с целью осады соседних городов, оставшихся верными «арманьякам».) Что касается самого Капелюша и его ближайших предшественников, таковых с помощью лести и уговоров «помочь герцогу в управлении городом» сумели удержать в Париже. Дальнейшее несложно было предугадать. Едва лишь Париж опустел, тем же вечером, 25 августа 1418 года верные бургундцу войска заняли стратегически важные позиции в самом городе и на стенах, после чего мятежников одного за другим без шума, сонных выволокли из постелей и препроводили в Бастилию и прочие тюрьмы, которые они столь услужливо освободили — для самих себя. Несколько дней спустя возвратившееся с пустыми руками ополчение, как обычно в таких случаях, жаждущее мести и возможности в очередной раз выместить свою досаду на невинных, поневоле остановилось перед запертыми воротами, и в гробовой тишине выслушало герцогский приказ, позволявший ему войти в город только полностью разоружившись. Таким образом, порядок в очередной раз был восстановлен, папаша Капелюш прилюдно обезглавлен на парижском рынке, причем по свидетельству анонимного Горожанина (чей дошедший для нас «Дневник» является одним из ценнейших свидетельств мыслей и настроений того времени) до последнего момента сохранял полное хладнокровие. Прочие приспешники неудавшегося хозяина Парижа без всякого шума закончили в петле или в водах Сены.

В очередной раз запертая во дворце в компании единственно своего коронованного пациента, которого необходимо было успокаивать, и отвлекать от шума и криков за окнами, Одетта была в достаточной мере защищена от разгула толпы, но не от чумы, как то было известно со времен опустошительной эпидемии XIV в., способной проникнуть даже в личные покои королевских персон. Трудно сказать, что пережила наша героиня в это время, совершенно беспомощная и лишенная всякой возможности хоть как-то повлиять на происходящее, да еще наверняка преисполненная постоянного беспокойства за жизнь подруги и ее августейшей госпожи. Нам неизвестно, насколько крепка была стража при особе принцессы, и удавалось ли Одетте пусть иногда, урывками, проникать в надежно охраняемый особняк, или же ей оставалось лишь изредка, в сопровождении нескольких вооруженных людей, на носилках или верхом, как бы невзначай взглянуть на окна, в надежде встретиться с Жанной или ее госпожой хотя бы взглядом. Документы молчат — королевская фаворитка была в этот момент далеко не самой приоритетной фигурой, чтобы отвлекаться на ее персону от куда более важных событий.

Английский «потоп»

Провалившиеся переговоры

Siège de Rouen (1418-1419).png
Осада Руана..
Неизвестный художник «Осада Руана». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 19v - Национальная библиотека Франции, Париж.

Но как бы то ни было, шестнадцатилетняя Мария проявила недюжинную стойкость и не дала себя запугать, даже через месяц усиленной «обработки», наотрез отказываясь выполнять герцогскую волю. Пытаясь сломить упорство гордячки, герцог Жан распорядился оставить при ней только двух фрейлин, и до минимума сократить количество блюд, подаваемых ежедневно на стол. По каким-то своим причинам бургундец не решился на более суровые меры. Однако, ни лишения, ни угроза неизвестности так и не подействовали, и под давлением собственных союзников а также благодаря отчаянным усилиям королевы Иоланды, матери дофины, в сентябре 1418 года решено было отпустить пленницу прочь в сопровождении небольшой свиты из фрейлин и хорошо вооруженных людей. Нам известно, что вместе с ней навсегда уехала прочь из Парижа верная Жанна дю Месниль. По всей видимости, больше подругам увидеться уже не суждено.

Ситуация вновь застыла в патовом состоянии, тогда как англичане под предводительством молодого Генриха V, успевшего проявить себя талантливым полководцем, взяла в плотное кольцо столицу Нормандии — Руан. Героическое сопротивление продолжалось в течение шести месяцев, горожане были доведены голодом до полного отчаяния и необходимости питаться кошками и крысами, а также выслать прочь за городские стены все «лишние рты» — женщин, детей, стариков. Однако, англичане, разглядевшие в обезумевших от лишений беженцах отличную возможность «надавить» на оставшихся защитников, также отказались пропустить из через свои ряды. Оказавшись между рвом и запертыми городскими воротами, почти все они полегли от голода и обстрелов. Это преступление было целиком на совести герцога Жана, который упорно тянул время, оставаясь глухим к мольбам руанцев отправить войска к ним на помощь. Пассивность герцога объяснялась весьма просто: торговля с Англией представляла львиную долю доходов для Фландрии — самой крупной из его земель, а злить потенциальных клиентов в планы высокопоставленного мерзавца отнюдь не входило.

Впрочем, кое-что все-таки было сделано, однако, это «кое-что» напоминало собой скорее попытку потянуть время и шулерским образом попытаться добыть из победоносного противника хотя бы какие-нибудь преференции. Посему 24 ноября, в разгар промозглой французской осени, герцог Бургундский в сопровождении своих августейших заложников, которых он элементарно боится выпустить из рук, перебазируется во главе небольшой армии в бургундский Провен. Официальная причина: желание прийти на помощь Руану, неофициальная (скорее всего, как уже о том говорилось) — попытка надавить на могущественного врага и вырвать у него хотя бы какие-нибудь преференции. Документы в очередной раз хранят полное молчание касательно того, находилась ли в составе пышной свиты короля и королевы Франции наша героиня. Рискнем предположить, что да: пребывание вне Парижа могло затянуться надолго, тогда как августейший пациент чувствовал себя не лучшим образом и требовал постоянного внимания. Посему (повторим — это не более чем предположение), королевскую фаворитку просто захватили с собой как нужную в дороге вещь, отнюдь не потрудившись осведомиться ее мнением на этот счет.

Жалкий блеф, как и следовало ожидать, бесславно провалился; английский король был не из тех, кто позволил бы провести себя подобным способом. Горстка солдат под предводительством герцога застряла в бургундском Провене, причем отставший обоз королевы Изабеллы был разграблен английскими солдатами. Приходилось возвращаться назад, что называется несолоно хлебавши, 19 января следующего 1419 года узнала горькую, но неизбежную весть: 20 января, не в силах более сопротивляться, Руан вынужден был открыть ворота англичанам. Вторая по мощи после Парижа крепость оказалась в руках захватчиков, по-хозяйски расположившись в местном замке, английский король приказал казнить высших офицеров гарнизона; жители города в наказание за «мятеж» были обложены тяжелой данью в пользу англичан.

Опозоренное, и почти открыто презираемое своими и чужими королевское семейство по-прежнему коротало время в бургундском Провене, причем в местных условиях помещений в сравнительно небольшом замке хватило лишь для герцога и, конечно же, короля, тогда как королева Франции вынуждена была выбрать себе резиденцией городской отель под вывеской «Большого Барана»! Большей насмешки над королевским достоинством при всем желании сложно было придумать. 28 марта 1419 года в городе наконец-то соизволили появиться посланцы английского короля. Задача, возложенная на них грозным властелином состояла в том, чтобы выторговать за него принцессу французскую Катерину, и понудить безумного короля, отстранив от власти собственного сына, облечь англичанина званием наследника престола. Впрочем, пока что переговоры временно откладываются: в опустевший Париж проникают посланцы дофина, горожане, как всегда ненадежные и готовые склониться на сторону того, кто больше пообещает, колеблются и тянут время.

Однако, бургундец встревожен, и на время оставив своих коронованных пленников, сломя голову несется в столицу, чтобы в зародыше пресечь подобные настроения. Королевское семейство ненадолго перебирается в Мелан, куда, повинуясь категоричному приказу матери, твердо решившей отдать ее англичанину, прибывает принцесса Катерина. Кое-как успокоив горожан, герцог опять же, сломя голову, несется назад, чтобы успеть к началу первого раунда переговоров с англичанами, должного состояться по соседству с Понтуазом, «на лугу, именуемом Кошачьим». Король, вплоть до того времени пребывавший в достаточно вменяемом состоянии, вновь погружается в пучину бешеного безумия, посему о присутствии его на переговорах не может быть и речи. Коронованный пациент (опять же, по видимости, вместе со своей неизменной сиделкой) заперт на ключ и взят под крепкую стражу в Понтуазе. В данном случае, речь скорее всего идет о вполне здравой предосторожности: короля следует любым способом уберечь от похищения, безразлично — англичанами или сторонниками дофина, которые также могут не упустить подобную возможность. Опять же, не слишком утруждая воображение, увидим, как тихая Одетта оказывается вместе со своим пациентом запертой в тесной, хотя и золоченой тюрьме. Впрочем, и эта позолота со временем все больше облезает: королевство обнищало окончательно и даже своему властелину не способно обеспечить достойное его существование. За неимением денег, свита августейшего безумца сильно урезается, каждодневные расходы по необходимости сокращаются до минимума. Конечно же, голодать королю и его сиделке не приходится, но разница с прежними временами ощущается весьма заметно.

Вынужденное сближение

Fol. 19r.png
Взятие Понтуаза..
Неизвестный художник «Штурм Понтуаза английскими войсками». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 19r - Национальная библиотека Франции, Париж.

Между тем низкое торгашество, пышно именуемое «переговорами» проваливается в очередной раз. Английский король, чувствуя себя победителем, желает диктовать свою волю, слабохарактерная французская королева при полной поддержки союзника пытается тянуть время, желая хотя бы для внешнего наблюдателя сохранить подобие достоинства. Коротко говоря, высокие договаривающиеся стороны разъезжаются так ничего и не добившись, англичанин — в гневе пообещав бургундскому герцогу в случае несогласия с его, королевской, волей, вышвырнуть «дражайшего кузена» из Франции вместе с безумным королем и жениться на принцессе Катерине уже собственно волей. Бургундец — подавленный, пылающий злобой, которую по необходимости приходится прятать от посторонних глаз, королева — униженная, запуганная, желающая только одного — чтобы ее любой ценой оставили в покое.

Опозоренное королевское семейство наконец-то возвращается в Париж. Впрочем, герцог, человек достаточно разумный и трезвомыслящий, понимает, что в данной конкретной ситуации ему хочешь-не хочешь придется переступить через собственную гордость и принять условия победителя. Впрочем, неожиданно для всех попытка уломать парижан согласиться на удовлетворение непомерных английских аппетитов заканчивается крахом. По сути дела, бургундцу приходится понять, что он перехитрил самого себя, и себя же загнал в отчаянную ситуацию между двух огней. Однако, он не из тех, что опускает руки, и потерпев неудачу в попытках договориться с англичанами, он ищет контакта с беглым дофином. Впрочем, и эта попытка в очередной раз бесславно проваливается — 8 июля 1419 года очередная встреча герцога и дофина, как и следовало ожидать, больше всего напоминает разговор двух глухих. Дофин Карл требует от Жана Бесстрашного вступить в открытую борьбу с англичанами (что для последнего смерти подобно — шерсть! шерсть!) тогда как герцог требует от беглеца немедля вернуться в Париж — читай — на правах почетного пленника. Переговоры под угрозой срыва, обе стороны доведены до последней степени раздражения, и лишь неимоверными усилиями свите той и другой стороны удается не доводить дело до окончательного провала. В результате стороны обмениваются фальшивыми заверениями в дружбе, во Франции объявляется всеобщая амнистия и забвение прошлого, конфискованные земли возвращаются своим прежним владельцам, и новая встреча назначается на 11 сентября того же года в Монтеро — городе, которому в скором времени предстоит снискать себе весьма зловещую славу.

Пока же герцог вместе со своими почетными пленниками торжественно въезжает в Париж, и как обычно, население устраивает вернувшимся очень теплый прием. Однако, не доверяя переменчивым и постоянно недовольным своим положением жителям столицы, бургундец в скором времени перебазируется в Сен-Дени, конечно же, в сопровождении короля и королевы, которых попросту боится впустить из рук. Здесь августейшее семейство настигает очередное сокрушительное известие, англичанин, справедливо полагая, что жестокое военное поражение сделает герцога Жана куда более сговорчивым, в короткое время овладевает бургундским Понтуазом. Королевское семейство это известие застает мирно ужинающим за общим столом, и по сообщениям хронистов, производит столь устрашающее впечатление, что бросив недоеденные хлеб и мясо, союзники поневоле сломя голову ударяются в бегство, остановившись только в сильно укрепленном Ланьи. Впрочем, и здесь бургундец и королева не чувствуют себя в безопасности, тем более, что хорошо налаженная разведка доносит, будто разъезды англичан появились уже в окрестностях Парижа. Бешеная скачка возобновляется и заканчивается лишь за высокими стенами Труа.

Что видит наша героиня (если, опять же повторимся) она также вынуждена участвовать в этой лихорадочной гонке? Королеву с слезах, трясущуюся от страха и бургундца с багровым от ярости лицом. В очередной раз не объясняя причин (и оставляя лишь догадываться о том, что происходит!) ей приказывают в считанные минуты собрать самое необходимое, бросив все, что только можно, усадить потерявшего разум короля в крытые носилки, конечно же, рядом с собой, чтобы не спускать с него глаз в дороге, и приказать хлестнуть лошадей, чтобы сломя голову нестись в Труа, куда ей приказано прибыть еще засветло.

Между тем, напряженные переговоры продолжались, складываясь по хорошо известной, хотя и достаточно печальной схеме когда обе стороны хочешь- не хочешь начинали осознавать, что несмотря на обоюдную ненависть нуждаются в партнере, хотя бы для того, чтобы добиться собственных целей.

В борьбу самолюбий опять же, по отчаянной необходимости, пришлось вмешаться королеве, и наконец, упрямство с обеих сторон, казалось было сломлено и переговоры все же назначены на 24 августа 1419 года, на мосту Монтеро. Герцога Жана, все же, томило дурное предчувствие: источники расходятся в том, что было тому причиной — донесения лазутчиков, будто дофин тайно готовит убийство, или предсказания герцогского астролога (что поделаешь, даже великие мира сего имеют собственные слабости!) который якобы заклинал своего господина отказаться от встречи, с которой он уже не вернется живым!

Закончился август, наступало уже 3 сентября, а Жан Бургундский все еще не мог понудить себя отправиться в Монтеро. Дофин, уже прибывший на место, явно терял терпение и настаивал на том, чтобы герцог наконец исполнил взятые на себя обязательства. Королеве и герцогской возлюбленной, даме де Жиак, пришлось буквально надавить на все больные места, вплоть до намеков, что отказ представит его трусом в глазах подданных (что бургундец, дороживший своим прозвищем «Бесстрашного» никак не мог допустить!) чтобы колеблющийся герцог Жан наконец-то решился.

Конец Жана Бесстрашного

Assassinat de Jean sans Peur.jpg
Убийство на мосту Монтеро
Мастер Английской Хроники «Убийство Жана Бесстрашного». — «Хроника Ангеррана де Монтреле, изложенная в сокращении». - ок. 1470-1480 гг. - Français 2680, fol. 288 - Национальная библиотека Франции, Париж.

Думается, что Одетте никогда не приходилось раньше видеть своего господина столь мрачным и подавленным, как в тот день, когда он покидал Труа во главе пышно разряженной свиты. Чтобы не дать любимому зятю передумать и вернуться с полдороги, королева Изабелла потрудилась собственнолично проделать с ним бок о бок едва ли не весь путь, повернув назад лишь когда до искомого моста оставалось не более двух лье. Ни Одетта, быть может, провожавшая взглядом роскошную кавалькаду из своего окна, никто другой и помыслить не мог, что видит грозного бургундского герцога уже в последний раз.

Убийство на мосту Монтеро было и остается одной из неразгаданных загадок французской истории, тем более, что сторонники одной и второй партии, как водится обвинили в случившемся друг друга. Дофинисты — в вызывающем поведении самого герцога и его свиты, якобы пытавшихся едва ли не силой увезти дофина в Париж, бургундцы — в том, что их визави против всех правил пронесли под одеждой оружие и по знаку дофина, подготовлявшегося именно к такому повороту событий, напали на безоружных. Правды современники так никогда и не узнали; трудно сказать, сможем ли ее узнать мы.

Однако, для всей Франции, и практически без сомнения — для нашей героини, случившееся стало тяжелейшим потрясением. Дофин, будущий абсолютный властелин страны, единственная надежда подданных на прекращение бесконечной войны, грабежей и убийств — и этот дофин оказался способным на убийство из-за угла? Даже по тем жестоким временам расправа с человеком, доверившим тебе жизнь, на переговорах, с безоружным и неподготовленным к нападению, полагалась особенно тяжким грехом. Впрочем, Одетта не могла знать, что беды для ее страны только начинаются!… Пока лишь грядущие потрясения давали знать о себе лишь тем, что содержание королевской четы (и соответственно, и королевской фаворитки с дочерью) все более урезались, стремясь едва ли не к нулю. Королеве с огромным трудом удавалось сводить концы с концами, дойдя даже до необходимости писать отчаянные письма старшему брату в Баварию, прося его о денежной помощи. Впрочем, письма эти стабильно оставались без ответов — Людовик Баварский, обожавший сестру в бытность ее богатой и веселой королевой Франции, от щедрот которой на него дождем сыпались всевозможные преференции, резко потерял интерес к обнищавшей гонимой женщине.

Англичане, прекрасно понимая, сколь выгодно сложившееся положение для их интересов, усилили натиск; дофин, потерявший голову от ужаса перед своим вольным или невольным преступлением, бездарно терял время, растрачивая его на отчаянные письма к сыну убитого, а также к городам и вельможам Франции, не то умоляя, не то требуя подчиниться ему как своему «законному властелину». В довершение всех бед, за несколько месяцев до того королева Иоланда вынуждена была покинуть зятя — ее собственные владения на Юге Франции требовали незамедлительного приезда своей госпожи. Посему, успев в отсутствие своей мудрой опекунши наломать достаточно дров, 17-летний юноша был попросту ни на что не способен.

Королева со своей стороны, в качестве последней соломинки схватилась за возможность договориться все с тем же сыном убитого — Филиппом Бургундским. Но этот холодный и расчетливый человек вовсе не торопился принять окончательное решение, предпочитая выждать, кто из противоборствующих сторон заплатит за его «преданность» наибольшую сумму. Нельзя сказать, что для него убийство отца (которого он искренне любил и с детства почитал героем!) не стало столь же глубоким потрясением как и для всех прочих. Известно, что в первый момент, не сумев справиться с собой, он ворвался в покои супруги — сестры опального дофина с яростным криком «Ваш брат убил моего отца!» В результате принцесса испытала шок настолько жестокий, что, как в том уверяют нас авторы хроник, лишилась здоровья, и тихо угасла несколько лет спустя.

Но как бы то ни было, несмотря на личное горе, и черный траурный костюм, которому он останется верен до самой смерти, герцог Филипп был не из тех, кто упускает свою выгоду. Окружив короля и королеву своими соглядатаями, он в скором времени вступил в тайные переговоры с англичанами, результатами которых обе стороны остались в вполне довольны. В отличие от Жана Бесстрашного, сохранявшего еще какие-то понятия о чести, для которого сама идея продать Францию английскому узурпатору была все же неприемлема, его достойный сын не стал задумываться о подобных пустяках, благополучно заключив с англичанами наступательный и оборонительный союз, впрочем, с условием, что принесет вассальную присягу не раньше, чем Генрих Ланкастер наденет на себя корону Святого Людовика.

Коротко говоря, новоиспеченный герцог заставил себя ждать. Одетта, видимо, не без грусти подумала, что это уже третий феодальный господин на ее памяти… время идет безжалостно, и молодость ее неумолимо движется к концу, тогда как она по-прежнему не замужем, с дочерью на руках, и непонятно, что будет далее… Впрочем, сейчас ситуация к размышлениям не располагала.

Молодой герцог Филипп, в черном с головы до ног, в сопровождении столь же напоминающей стаю воронов свиты, наконец-то изволил появиться пред очи королевы весной следующего, 1420 года. Одетта, наверняка видевшая его не раз ребенком, юношей, лишь тихонько вздохнула — некрасивый, как и его отец, герцог Филипп, достигнув зрелости, более всего напоминал рептилию — бледная сухая кожа, длинная шея, блеклые маленькие глаза — впрочем, сверлившие любого собеседника насквозь. Конечно же, поглощенная своими повседневными заботами Одетта не могла знать, о чем переписываются, а затем переговариваются за закрытыми дверями королева и герцог, но кое о чем судить было все-таки возможно. Во-первых, финансовое существование двора вновь несколько улучшилось, затем в город прибыли посланцы от английского короля. Быть может, ей хотелось надеяться, что стороны сумеют договориться хоть до чего-нибудь… хотя бы о долгом перемирии — такие случаи за эту бесконечную войну случилась не раз и не два!

Проданная страна

Jean Chartier, Chronique de Charles VII, France (Calais), 1490, and England, before 1494, Royal 20 E. vi, f. 9v,.jpg
Свадьба Генриха V и Катерины Французской..
Неизвестный художник «Генрих V и Катерина Валуа». - Жан Шартье «Хроника Франции или Хроника Сен-Дени». - Royal 20 E. vi, f. 9v — ок. 1487 г. - Британская библиотека. - Лондон.

На небольшое время короля (опять же, по всей видимости в сопровождении его неизменной сиделки) перевезли в Понтуаз, потом снова вернули в Труа… и вот неожиданность, сюда пожаловал собственной персоной сам английский король!…

Нам неизвестно, присутствовала ли Одетта на пышном приеме, данном иноземному владыке, когда 19 мая 1420 года англичанин торжественно въехал в город в окружении ни много ни мало 1600 человек, после чего отправился с обычным визитом вежливости к будущему тестю (то, что подготовка к свадьбе Катерины Французской и Генриха Ланкастера уже в полном разгаре ни для кого не было секретом!) На полученные от бургундцев деньги спешно закупалось все необходимое для свадебного пира, тогда как придворные доставали из сундуков или спешно приказывали доставить из своих владений самые роскошные наряды и украшения, из Парижа столь же спешно везли мебель и дорогие ковры, должные украсить пиршественную залу.

Быть может, наша героиня вместе с дочерью стояла в плотной толпе любопытствующих придворных дам, когда куртуазный англичанин преклонил колено перед мало что понимающим французским монархом, которого едва ли не силком усадили на трон, под лазурным балдахином, вышитым геральдическими лилиями. Король едва смог выдавить из себя несколько бессвязных слов, после чего замолк уже окончательно, и добиться от него чего-то иного оказалось невозможным. Он явно погружался в обычное для себя сумеречное состояние, однако (опять же, быть может) несмотря на слабые протесты фаворитки, его едва ли не силой (хотя почему «едва»?) вывели прочь из запертого покоя — неведомо куда и неведомо зачем? Судя по всему, Одетта провела в безвестности и тревоге несколько томительных часов, прежде чем несчастного водворили назад, так и не удосужившись объяснить произошедшее.

Зато после этого малопонятного события, разум покинул короля Франции уже окончательно. Вновь привязанная к своему пациенту бесконечной жалостью и чувством долга, наша героиня в следующие за тем недели не отходила от его постели, быть может, горько жалея в душе, что не может принять участие в веселых свадебных торжествах! Но судьба распорядилась именно таким образом, и посему из глубины запертых на ключ покоев, Одетте оставалось лишь прислушиваться к суматошной беготне и перекрикиванию прислуги, а также к торопливым рассказам дочери, что невесте и старой королеве шьют совершенно умопомрачительные платья… из лазурной парчи, сплошь расшитые золотыми геральдическими лилиями… что царственный жених настаивает на том, чтобы торжество было в достаточной мере скромным… ах, знаем мы эту скромность!

Нашей героине было не до того. Уже на следующий день, 21 мая тайное стало явным, и город, а вслед за тем и всю страну облетело известие, что старая королева, стоя бок о бок с англичанином в скромной городской церкви клялась отдать ему страну и корону древних королей в обмен на «достойное» содержание ее самой и супруга вплоть до самой смерти! Дофин как убийца и клятвопреступник должен был навсегда потерять права на французский престол, вместо него официальным наследником, читай — правителем огромной страны при короле-безумце становился англичанин! Быть может, вновь и вновь глотая злые слезы, стараясь сохранить хотя бы внешне спокойное выражение, наша героиня вглядывалась в лицо безумца, не понимая как мог Карл — «ее» Карл собственной рукой подписать договор, навсегда уничтожавший его страну! В самом деле, по смерти несчастного, королевство Французское должно было навсегда исчезнуть с географической карты, превратившись в одну из провинций могущественной Англии. Но кому было интересно мнение королевской фаворитки, кто стал бы о нем спрашивать?

И быть может, в злую минуту наша героиня впервые пожелала своему пациенту скорейшей кончины, могущей стать избавлением и для него самого, и для его страны, от глупостей, которые несчастный король мог бы еще натворить. Впрочем, ей по-прежнему полагалось молчать и старательно исполнять свои обязанности, неся на лице маску невозмутимости, за многие годы жизни под неизменным взглядом чужих, пристальных глаз, превратившейся почти в ее собственное лицо.

Зато веселые свадебные хлопоты продолжались. 2 июня долгожданный день наконец наступил, но состояние короля так и не улучшилось, и наша героиня (опять же, быть может) только из окна могла наблюдать пышную процессию, тянувшуюся к скромной приходской церкви Труа, причем во главе растянувшейся вплоть до горизонта блещущую золотом и бриллиантами толпы, двигался золоченый возок обеих королев — старой и молодой, который не спеша тянули молочно-белые ирландские лошадки — хоббисы. Пока же за окном гремела музыка, из пиршественной залы доносился смех и нестройные выкрики, и только к ночи все наконец затихло. Нам неизвестно, получила ли королевская фаворитка и ее дочь подарок по случаю этой свадьбы, столь злосчастной для судеб страны. Скорее всего, нет, финансы королевства по-прежнему оставляли желать лучшего, тогда как английский король, постоянно нуждавшийся в деньгах для продолжения войны не видел особого смысла тратиться тестя и тещу. Забегая вперед, отметим, что свои «тридцать серебренников» старая королева так никогда и не получит, закончив жизнь в нищете и безвестности. Впрочем, вряд ли нашу героиню подобное будет интересовать. Вернемся.

«Торжество тигра»

Крепость, ставшая на пути завоевателя

Ile st etienne melun 2006.jpg
Мелен. Вид на остров Сент-Этьенн.</small>

Пока же, Одетте де Шамдивер, по всей видимости, предстояла встреча с английским королем. Как обычно, документы молчат — не того полета птица была наша маленькая героиня, чтобы оставить по себе след в королевских хрониках и официальных документах; однако, даже безумный король продолжал оставаться королем, и оставить без внимания столь близкую к нему фигуру как фаворитка вряд ли было возможно, особенно для Генриха V, славившегося своей педантичностью и вниманием к любой, самой незначительной мелочи, могущей в перспективе доставить ему некую выгоду или затруднение.

Посему, нам опять же несложно будет представить, как смиренная Одетта, в полном соответствии с тогдашними правилами, стоя на коленях перед новоиспеченным наследником, выслушивала отрывистые инструкции и распоряжения, опустив глаза долу, чтобы проницательный англичанин, упаси Бог, не увидел в них то, чего видеть ему не полагалось, и лишь время от времени, по необходимости коротко откликаясь «Да, монсеньор», «Повинуюсь, монсеньор», пока, наконец, тягостная аудиенция не подошла к концу и нашей героине (к великому ее облегчению) было позволено удалиться. О чем она думала в это непростое время?… Что англичанин уже пятый на ее сравнительно недолгом веку, желающий видеть во Франции свою личную собственность? И что из всех его предшественников, обуреваемых подобными же упованиями лишь первый и самый разумный из всех — Филипп Смелый Бургундский сподобился умереть собственной смертью? В любом случае, нашу героиню опять не тронули, уже в пятый раз, и дозволили по-прежнему нести свою непростую службу. Королевская фаворитка — из тех, кого не слушают, но кому приказывают, безапелляционно, не терпящим возражения тоном. Наверное, удаляясь прочь с подобающими поклонами, Одетта поторопилась как можно скорее избавиться от любопытных взглядов придворных, конечно же, не зная и не имея возможности узнать, что грозного английского короля она видит в первый и предпоследний раз в своей жизни. Впрочем, нечто подобное вряд ли пришло бы кому-то в голову. В самом деле, судьба — великая шутница!

Пока же, на следующий день после бракосочетания, к великой досаде молодых кавалеров с обеих сторон, желавших во всем блеске показать себя на обязательных в подобных случаях балах и турнирах, Генрих Английский распорядился немедля сворачивать лагерь и выступать в поход на столицу Франции, не без юмора посоветовав жалобщикам показать себя как следует в бою, ибо лучшего турнира еще не придумано!

В арьергарде английской армии, в обозе, словно пленники, под усиленной охраной двигались король и королева французские. Официально, до самой смерти они должны были удержать за собой полагающиеся им по праву прерогативы… кто в данном случае выступал в роли реального хозяина положения — было секретом полишинеля. Одетта, как обычно, невидимыми цепями прикованная к своему августейшему пациенту, по всей видимости, должна была ехать вместе с ним.

Впрочем, ситуация складывалась далеко не так спокойно и гладко, как хотелось бы англичанину. По причинам, для завоевателей так и оставшимся полной загадкой, договор в Труа отнюдь не заставил дофина Карла отказаться от сопротивления. Не желали складывать оружие города, герцоги и графы, державшие сторону «законной власти», посему, каждый шаг по французской земле для захватчиков по-прежнему приходилось пробивать себе с помощью военной силы.

Впрочем, путь к Парижу преграждала мощная крепость Мелен. Как изменились времена!… Когда-то здесь любила проводить досуг молодая королева Изабелла Баварская, теперь этот древний оплот французской монархии пытался силой подчинить себе англичанин. Впрочем, изначально Генрих выступал за мирное урегулирование вопроса, которое с его точки зрения выглядело как безоговорочная капитуляция перед новым властелином. Ради того, чтобы как можно быстрее добиться желаемого результата, невменяемого монарха доставили к закрытым воротам, и где он в течение четверти часа, вызывая стыд и подспудную неловкость во всех зрителях позора древней монархии, потерянно мямлил, что договор в Труа подписал, ну конечно, во благо Франции, и теперь ради искомого блага, крепости следует открыть ворота англичанину.

Ох уж это «благо Родины», «веры», «прогресса» и иже с ними трескучие словеса, за которыми, как правило, прячутся вполне земные и достаточно грязные интересы власть предержащих, ибо «Родина», «прогресс» и иже с ними по причинам вполне понятного характера не могут собственным голосом одобрить или осудить то, что категорически требуется положить на алтарь их мифического блага!… Ну что же, для сумасшедшего подобное было вполне понятно, однако, да проститься мне, читатель, но в голове упрямой авторессы упорно не желает укладываться то, как подобные не первой свежести лозунги продолжают безошибочно действовать на человеческое стадо двадцать первого века, по-прежнему не желающее включать собственную голову — не то из привычки, не то из страха увидеть нелицеприятную истину? Вернемся.

Англичанин вступает в Париж

Vigiles.png
Генрих V во главе своей армии..
Неизвестный художник «Генрих V во главе своей армии». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 26 - Национальная библиотека Франции, Париж.

Опять же, несложно предположить, каким жгучим стыдом горели щеки нашей героини, вынужденной молча, и хотя бы по виду безучастно наблюдать за жалкой комедией, разыгрывавшейся на глазах у обеих армий? Впрочем, все имеет особенность когда-то заканчиваться, и короля в конечном итоге вернули под опеку его заботливой сиделки, так ничего и не добившись. Комендант крепости Арно Бабразан, с солдатской прямотой ответствовал, что не преминул бы исполнить приказание своего господина, прибудь он к воротам в сопровождении французской армии!

Впрочем, англичанина было не так-то просто смутить, в качестве следующего шага, к воротам с той же миссией был отправлен шотландский король, уже много лет обретавшийся в английском плену. Однако, попытка склонить к измене (или хотя бы к нейтралитету) многочисленных шотландцев, служивших в крепостном гарнизоне против своих извечных недругов — англичан, завершилась столь же быстро и бесславно.

Разгневанный Генрих Ланкастер пригрозил, что заставит упрямых сдаться — оружием или голодом, и не сдвинется с места, пока Мелен добром или силой не откроет ему ворота. Справедливости ради, стоит заметить, что угрозу эту он действительно сумеет привести в исполнение, однако, на это потребуется чуть менее полугода. Осада, начавшись в июле, затянется до конца ноября, пока защитники Мелена, доведенные до последней крайности, в самом деле будут вынуждены подчиниться.

Судя по всему, Одетта вынуждена была лицезреть унижение и гибель своей страны с начала и док конца, молчать и привычно делать свою работу — благо, за эти годы она как никто научилась молчать и не позволять даже самому испытывающему взгляду прочесть что-нибудь по ее лицу.

Торжественный въезд англичанина в покоренный Париж состоялся в начале декабря. Впрочем, слово «покоренный» вряд ли в точности передает ситуацию: Генриху Ланкастеру не пришлось штурмовать эту одну из сильнейших в Европе крепостей. Парижане, измучившись годами лишений и полуголодного существования, уже загодя доведенные до последней крайности, были по сути дела готовы принять кого угодно, лишь бы этот кто угодно привез с собой сытость и мир, ну и, конечно же, если этого «кого угодно» сопровождал обожаемый герцог Бургундский!

Коротко говоря, столица встретила завоевателя колокольным звоном, триумфальными арками и ликующими горожанами, запрудившими улицы и площади, по которым с невозмутимым лицом и холодным взглядом, словно не замечая славословий в свою честь, двигался победитель. Одетта вместе с ее царственным пациентом, и жалкая королева Изабелла, так и не дождавшаяся английских щедрот, вернулись во дворец Сен-Поль. Вернулись, можно сказать, навсегда, впрочем, об этом еще никто не может знать.

Подходило время Рождества, одного из самых любимых в те времена ежегодных праздников, однако, обитателям дворца было отнюдь не до веселья. Король, на которого зрелище убийств и грабежей, а также трудная дорога подействовали вполне понятным образом, в очередной раз погрузился в сумеречное состояние, королева практически не выходила из своих покоев, зато в Лувре, где с комфортом расположился английский «наследник» царило приподнятое настроение. В отличие от дворца, в последние годы успевшего значительно обветшать, а также скромных, почти бедных одежд и столовой посуды у французской королевской четы, Лувр блистал роскошью, прибывших на торжество встречал сам английский король с супругой, восседавшие на троне в главной зале, причем на головах у обоих сверкали умопомрачительной стоимости короны, из чистого золота, усыпанные драгоценными камнями, и если при дворце пусть номинального, но все же короля Франции! оставалась едва ли горстка постаревших слуг и несколько столь же преклонного возраста вельмож, пожелавших не то в силу преданности, не то в силу привычки, остаться верными своему господину — подавляющее число придворных как бы само собой успели незаметно перебраться поближе к новому источнику денег и должностей. Одетта, «маленькая королева» была одним из тех, кто не покинул (да и не мог покинуть!) в беде несчастного безумца. Опять же, не ей и никому другому не дано знать, что это Рождество — для кого-то веселое, для кого-то не слишком… уже последнее в жизни ее исстрадавшегося пациента, впрочем, как и англичанина, который сейчас мнит себя победителем.

По сообщениях хронистов (судя по всему, не слишком грешащих против истины) особенно бурная радость в это время царила среди английских солдат. Практически никто из них не сомневался, что дофин Карл находится что называется, на пределе и не сегодня-завтра сложит оружие и явится вымаливать для себя милость у победителя, или же навсегда скроется за границей. Но, как говорится, человек полагает…

Личные инструменты