Одетта де Шамдивер, фаворитка поневоле/Воспоминание пятое. Гибель Франции

Материал из Wikitranslators
(Различия между версиями)
Перейти к: навигация, поиск
(Английский «потоп»)
(Проигранная англичанами битва за Анжу)
 
(не показаны 24 промежуточные версии 1 участника)
Строка 1: Строка 1:
 
{{header-ru
 
{{header-ru
 
| title = [[Одетта де Шамдивер, фаворитка поневоле|"Одетта де Шамдивер, фаворитка поневоле"]]
 
| title = [[Одетта де Шамдивер, фаворитка поневоле|"Одетта де Шамдивер, фаворитка поневоле"]]
| section  = '''Воспоминание четвертое. Мятеж'''  
+
| section  = '''Воспоминание пятое. Гибель Франции'''  
 
| author  = Zoe Lionidas
 
| author  = Zoe Lionidas
 
| previous = ← [[Одетта де Шамдивер, фаворитка поневоле/Воспоминание четвертое. Мятеж|Воспоминание четвертое. Мятеж]]
 
| previous = ← [[Одетта де Шамдивер, фаворитка поневоле/Воспоминание четвертое. Мятеж|Воспоминание четвертое. Мятеж]]
Строка 98: Строка 98:
 
Как и следовало ожидать, столица продолжала бурлить — мятеж и чума, в равной мере уничтожавшие и без того сократившееся население, вопреки многим надеждам, с появлением всенародного любимца вовсе не собирались исчезать сами собой. Более того, парижский палач папаша Капелюш, сменивший в роли народного лидера Кабоша, за это время успевшего кануть в никуда, вместе со своей кликой, обычным образом, вовсе не собирался уступать вожделенную власть никому, включая герцога Бургундского, пьяная от крови толпа продолжала безумствовать, ситуация дошла до совершенно непредставимой в прежние времена степени, когда самому Жану Бесстрашному, пытавшему обуздать вкусившую безнаказанности вольницу, представители клики со всей наглостью заявили в лицо, что он слишком мягко относится к «арманьякским предателям», и если дело так пойдет и дальше «правосудие» будет вершиться без него!…
 
Как и следовало ожидать, столица продолжала бурлить — мятеж и чума, в равной мере уничтожавшие и без того сократившееся население, вопреки многим надеждам, с появлением всенародного любимца вовсе не собирались исчезать сами собой. Более того, парижский палач папаша Капелюш, сменивший в роли народного лидера Кабоша, за это время успевшего кануть в никуда, вместе со своей кликой, обычным образом, вовсе не собирался уступать вожделенную власть никому, включая герцога Бургундского, пьяная от крови толпа продолжала безумствовать, ситуация дошла до совершенно непредставимой в прежние времена степени, когда самому Жану Бесстрашному, пытавшему обуздать вкусившую безнаказанности вольницу, представители клики со всей наглостью заявили в лицо, что он слишком мягко относится к «арманьякским предателям», и если дело так пойдет и дальше «правосудие» будет вершиться без него!…
  
Герцог Жан был сделан не из того теста, чтобы молча проглотить подобную обиду. Однако, действовать с помощью грубой силы против своих же потенциальных союзником хитрый бургундец не желал, и посему избрал для себя третий путь, с точки зрения дипломатии, можно сказать, гениальный. Приказав собраться народному ополчению (официально — с целью осады соседних городов, оставшихся верными «арманьякам».) Что касается самого Капелюша и его ближайших предшественников, таковых с помощью лести и уговоров «''помочь герцогу в управлении городом''» сумели удержать в Париже. Дальнейшее несложно было предугадать. Едва лишь Париж опустел, тем же вечером, 25 августа 1418 года верные бургундцу войска заняли стратегически важные позиции в самом городе и на стенах, после чего мятежников одного за другим без шума, сонных выволокли из постелей и препроводили в Бастилию и прочие тюрьмы, которые они столь услужливо освободили — для самих себя. Несколько дней спустя возвратившееся с пустыми руками ополчение, как обычно в таких случаях, жаждущее мести и возможности в очередной раз выместить свою досаду на невинных, поневоле остановилось перед запертыми воротами, и в гробовой тишине выслушало герцогский приказ, позволявший ему войти в город только полностью разоружившись. Таким образом, порядок в очередной раз был восстановлен, папаша Капелюш прилюдно обезглавлен на парижском рынке, причем по свидетельству анонимного Горожанина (чей дошедший для нас «Дневник» является одним из ценнейших свидетельств мыслей и настроений того времени) до последнего момента сохранял полное хладнокровие. Прочие приспешники неудавшегося хозяина Парижа без всякого шума закончили в петле или в водах [[ru.wp:Сена|Сены]].
+
Герцог Жан был сделан не из того теста, чтобы молча проглотить подобную обиду. Однако, действовать с помощью грубой силы против своих же потенциальных союзников хитрый бургундец не желал, и посему избрал для себя третий путь, с точки зрения дипломатии, можно сказать, гениальный. Приказав собраться народному ополчению (официально — с целью осады соседних городов, оставшихся верными «арманьякам».) Что касается самого Капелюша и его ближайших предшественников, таковых с помощью лести и уговоров «''помочь герцогу в управлении городом''» сумели удержать в Париже. Дальнейшее несложно было предугадать. Едва лишь Париж опустел, тем же вечером, 25 августа 1418 года верные бургундцу войска заняли стратегически важные позиции в самом городе и на стенах, после чего мятежников одного за другим без шума, сонных выволокли из постелей и препроводили в Бастилию и прочие тюрьмы, которые они столь услужливо освободили — для самих себя. Несколько дней спустя возвратившееся с пустыми руками ополчение, как обычно в таких случаях, жаждущее мести и возможности в очередной раз выместить свою досаду на невинных, поневоле остановилось перед запертыми воротами, и в гробовой тишине выслушало герцогский приказ, позволявший ему войти в город только полностью разоружившись. Таким образом, порядок в очередной раз был восстановлен, папаша Капелюш прилюдно обезглавлен на парижском рынке, причем по свидетельству анонимного Горожанина (чей дошедший для нас «Дневник» является одним из ценнейших свидетельств мыслей и настроений того времени) до последнего момента сохранял полное хладнокровие. Прочие приспешники неудавшегося хозяина Парижа без всякого шума закончили в петле или в водах [[ru.wp:Сена|Сены]].
  
 
В очередной раз запертая во дворце в компании единственно своего коронованного пациента, которого необходимо было успокаивать, и отвлекать от шума и криков за окнами, Одетта была в достаточной мере защищена от разгула толпы, но не от чумы, как то было известно со времен [[ru.wp:Черная Смерть|опустошительной эпидемии XIV в.]], способной проникнуть даже в личные покои королевских персон. Трудно сказать, что пережила наша героиня в это время, совершенно беспомощная и лишенная всякой возможности хоть как-то повлиять на происходящее, да еще наверняка преисполненная постоянного беспокойства за жизнь подруги и ее августейшей госпожи. Нам неизвестно, насколько крепка была стража при особе принцессы, и удавалось ли Одетте пусть иногда, урывками, проникать в надежно охраняемый особняк, или же ей оставалось лишь изредка, в сопровождении нескольких вооруженных людей, на носилках или верхом, как бы невзначай взглянуть на окна, в надежде встретиться с Жанной или ее госпожой хотя бы взглядом. Документы молчат — королевская фаворитка была в этот момент далеко не самой приоритетной фигурой, чтобы отвлекаться на ее персону от куда более важных событий.
 
В очередной раз запертая во дворце в компании единственно своего коронованного пациента, которого необходимо было успокаивать, и отвлекать от шума и криков за окнами, Одетта была в достаточной мере защищена от разгула толпы, но не от чумы, как то было известно со времен [[ru.wp:Черная Смерть|опустошительной эпидемии XIV в.]], способной проникнуть даже в личные покои королевских персон. Трудно сказать, что пережила наша героиня в это время, совершенно беспомощная и лишенная всякой возможности хоть как-то повлиять на происходящее, да еще наверняка преисполненная постоянного беспокойства за жизнь подруги и ее августейшей госпожи. Нам неизвестно, насколько крепка была стража при особе принцессы, и удавалось ли Одетте пусть иногда, урывками, проникать в надежно охраняемый особняк, или же ей оставалось лишь изредка, в сопровождении нескольких вооруженных людей, на носилках или верхом, как бы невзначай взглянуть на окна, в надежде встретиться с Жанной или ее госпожой хотя бы взглядом. Документы молчат — королевская фаворитка была в этот момент далеко не самой приоритетной фигурой, чтобы отвлекаться на ее персону от куда более важных событий.
Строка 136: Строка 136:
 
|}
 
|}
 
|}
 
|}
Между тем низкое торгашество, пышно именуемое «переговорами» проваливается в очередной раз. Английский король, чувствуя себя победителем, желает диктовать свою волю, слабохарактерная французская королева при полной поддержки союзника пытается тянуть время, желая хотя бы для внешнего наблюдателя сохранить подобие достоинства. Коротко говоря, высокие договаривающиеся стороны разъезжаются так ничего и не добившись, англичанин — в гневе пообещав бургундскому герцогу в случае несогласия с его, королевской, волей, вышвырнуть «дражайшего кузена» из Франции вместе с безумным королем и жениться на принцессе Катерине уже собственно волей. Бургундец — подавленный, пылающий злобой, которую по необходимости приходится прятать от посторонних глаз, королева — униженная, запуганная, желающая только одного — чтобы ее любой ценой оставили в покое.
+
Между тем низкое торгашество, пышно именуемое «переговорами» проваливается в очередной раз. Английский король, чувствуя себя победителем, желает диктовать свою волю, слабохарактерная французская королева при полной поддержки союзника пытается тянуть время, желая хотя бы для внешнего наблюдателя сохранить подобие достоинства. Коротко говоря, высокие договаривающиеся стороны разъезжаются так ничего и не добившись, англичанин — в гневе пообещав бургундскому герцогу в случае несогласия с его, королевской, волей, вышвырнуть «дражайшего кузена» из Франции вместе с безумным королем и жениться на принцессе Катерине уже никого о том не спрашивая. Бургундец — подавленный, пылающий злобой, которую по необходимости приходится прятать от посторонних глаз, королева — униженная, запуганная, желающая только одного — чтобы ее любой ценой оставили в покое.
  
 
Опозоренное королевское семейство наконец-то возвращается в Париж. Впрочем, герцог, человек достаточно разумный и трезвомыслящий, понимает, что в данной конкретной ситуации ему хочешь-не хочешь придется переступить через собственную гордость и принять условия победителя. Впрочем, неожиданно для всех попытка уломать парижан согласиться на удовлетворение непомерных английских аппетитов заканчивается крахом. По сути дела, бургундцу приходится понять, что он перехитрил самого себя, и себя же загнал в отчаянную ситуацию между двух огней. Однако, он не из тех, что опускает руки, и потерпев неудачу в попытках договориться с англичанами, он ищет контакта с беглым дофином. Впрочем, и эта попытка в очередной раз бесславно проваливается — 8 июля 1419 года очередная встреча герцога и дофина, как и следовало ожидать, больше всего напоминает разговор двух глухих. Дофин Карл требует от Жана Бесстрашного вступить в открытую борьбу с англичанами (что для последнего смерти подобно — шерсть! шерсть!) тогда как герцог требует от беглеца немедля вернуться в Париж — читай — на правах почетного пленника. Переговоры под угрозой срыва, обе стороны доведены до последней степени раздражения, и лишь неимоверными усилиями свите той и другой стороны удается не доводить дело до окончательного провала. В результате стороны обмениваются фальшивыми заверениями в дружбе, во Франции объявляется всеобщая амнистия и забвение прошлого, конфискованные земли возвращаются своим прежним владельцам, и новая встреча назначается на 11 сентября того же года в [[ru.wp:Монтро-Фот-Йон|Монтеро]] — городе, которому в скором времени предстоит снискать себе весьма зловещую славу.
 
Опозоренное королевское семейство наконец-то возвращается в Париж. Впрочем, герцог, человек достаточно разумный и трезвомыслящий, понимает, что в данной конкретной ситуации ему хочешь-не хочешь придется переступить через собственную гордость и принять условия победителя. Впрочем, неожиданно для всех попытка уломать парижан согласиться на удовлетворение непомерных английских аппетитов заканчивается крахом. По сути дела, бургундцу приходится понять, что он перехитрил самого себя, и себя же загнал в отчаянную ситуацию между двух огней. Однако, он не из тех, что опускает руки, и потерпев неудачу в попытках договориться с англичанами, он ищет контакта с беглым дофином. Впрочем, и эта попытка в очередной раз бесславно проваливается — 8 июля 1419 года очередная встреча герцога и дофина, как и следовало ожидать, больше всего напоминает разговор двух глухих. Дофин Карл требует от Жана Бесстрашного вступить в открытую борьбу с англичанами (что для последнего смерти подобно — шерсть! шерсть!) тогда как герцог требует от беглеца немедля вернуться в Париж — читай — на правах почетного пленника. Переговоры под угрозой срыва, обе стороны доведены до последней степени раздражения, и лишь неимоверными усилиями свите той и другой стороны удается не доводить дело до окончательного провала. В результате стороны обмениваются фальшивыми заверениями в дружбе, во Франции объявляется всеобщая амнистия и забвение прошлого, конфискованные земли возвращаются своим прежним владельцам, и новая встреча назначается на 11 сентября того же года в [[ru.wp:Монтро-Фот-Йон|Монтеро]] — городе, которому в скором времени предстоит снискать себе весьма зловещую славу.
Строка 162: Строка 162:
 
Думается, что Одетте никогда не приходилось раньше видеть своего господина столь мрачным и подавленным, как в тот день, когда он покидал Труа во главе пышно разряженной свиты. Чтобы не дать любимому зятю передумать и вернуться с полдороги, королева Изабелла потрудилась собственнолично проделать с ним бок о бок едва ли не весь путь, повернув назад лишь когда до искомого моста оставалось не более двух [[ru.wp:Льё|лье]]. Ни Одетта, быть может, провожавшая взглядом роскошную кавалькаду из своего окна, никто другой и помыслить не мог, что видит грозного бургундского герцога уже в последний раз.
 
Думается, что Одетте никогда не приходилось раньше видеть своего господина столь мрачным и подавленным, как в тот день, когда он покидал Труа во главе пышно разряженной свиты. Чтобы не дать любимому зятю передумать и вернуться с полдороги, королева Изабелла потрудилась собственнолично проделать с ним бок о бок едва ли не весь путь, повернув назад лишь когда до искомого моста оставалось не более двух [[ru.wp:Льё|лье]]. Ни Одетта, быть может, провожавшая взглядом роскошную кавалькаду из своего окна, никто другой и помыслить не мог, что видит грозного бургундского герцога уже в последний раз.
  
Убийство на мосту Монтеро было и остается одной из неразгаданных загадок французской истории, тем более, что сторонники одной и второй партии, как водится обвинили в случившемся друг друга. Дофинисты — в вызывающем поведении самого герцога и его свиты, якобы пытавшихся едва ли не силой увезти дофина в Париж, бургундцы — в том, что их визави против всех правил пронесли под одеждой оружие и по знаку дофина, подготовлявшегося именно к такому повороту событий, напали на безоружных. Правды современники так никогда и не узнали; трудно сказать, сможем ли ее узнать мы.
+
Убийство на мосту Монтеро было и остается одной из неразгаданных загадок французской истории, тем более, что сторонники одной и второй партии, как водится обвинили в случившемся друг друга. Дофинисты — в вызывающем поведении самого герцога и его свиты, якобы пытавшихся едва ли не силой увезти дофина в Париж, бургундцы — в том, что их визави против всех правил пронесли под одеждой оружие и по знаку дофина, подготовлявшегося именно к такому повороту событий, напали на беззащитных. Правды современники так никогда и не узнали; трудно сказать, сможем ли ее узнать мы.
  
 
Однако, для всей Франции, и практически без сомнения — для нашей героини, случившееся стало тяжелейшим потрясением. Дофин, будущий абсолютный властелин страны, единственная надежда подданных на прекращение бесконечной войны, грабежей и убийств — и этот дофин оказался способным на убийство из-за угла? Даже по тем жестоким временам расправа с человеком, доверившим тебе жизнь, на переговорах, с безоружным и неподготовленным к нападению, полагалась особенно тяжким грехом. Впрочем, Одетта не могла знать, что беды для ее страны только начинаются!… Пока лишь грядущие потрясения давали знать о себе лишь тем, что содержание королевской четы (и соответственно, и королевской фаворитки с дочерью) все более урезались, стремясь едва ли не к нулю. Королеве с огромным трудом удавалось сводить концы с концами, дойдя даже до необходимости писать отчаянные письма старшему брату в [[ru.wp:Баварско-Ингольштадтское герцогство|Баварию]], прося его о денежной помощи. Впрочем, письма эти стабильно оставались без ответов — [[ru.wp:Людвиг VII Бородатый|Людовик Баварский]], обожавший сестру в бытность ее богатой и веселой королевой Франции, от щедрот которой на него дождем сыпались всевозможные преференции, резко потерял интерес к обнищавшей гонимой женщине.
 
Однако, для всей Франции, и практически без сомнения — для нашей героини, случившееся стало тяжелейшим потрясением. Дофин, будущий абсолютный властелин страны, единственная надежда подданных на прекращение бесконечной войны, грабежей и убийств — и этот дофин оказался способным на убийство из-за угла? Даже по тем жестоким временам расправа с человеком, доверившим тебе жизнь, на переговорах, с безоружным и неподготовленным к нападению, полагалась особенно тяжким грехом. Впрочем, Одетта не могла знать, что беды для ее страны только начинаются!… Пока лишь грядущие потрясения давали знать о себе лишь тем, что содержание королевской четы (и соответственно, и королевской фаворитки с дочерью) все более урезались, стремясь едва ли не к нулю. Королеве с огромным трудом удавалось сводить концы с концами, дойдя даже до необходимости писать отчаянные письма старшему брату в [[ru.wp:Баварско-Ингольштадтское герцогство|Баварию]], прося его о денежной помощи. Впрочем, письма эти стабильно оставались без ответов — [[ru.wp:Людвиг VII Бородатый|Людовик Баварский]], обожавший сестру в бытность ее богатой и веселой королевой Франции, от щедрот которой на него дождем сыпались всевозможные преференции, резко потерял интерес к обнищавшей гонимой женщине.
Строка 191: Строка 191:
 
Нам неизвестно, присутствовала ли Одетта на пышном приеме, данном иноземному владыке, когда 19 мая 1420 года англичанин торжественно въехал в город в окружении ни много ни мало 1600 человек, после чего отправился с обычным визитом вежливости к будущему тестю (то, что подготовка к свадьбе Катерины Французской и Генриха Ланкастера уже в полном разгаре ни для кого не было секретом!) На полученные от бургундцев деньги спешно закупалось все необходимое для свадебного пира, тогда как придворные доставали из сундуков или спешно приказывали доставить из своих владений самые роскошные наряды и украшения, из Парижа столь же спешно везли мебель и дорогие ковры, должные украсить пиршественную залу.
 
Нам неизвестно, присутствовала ли Одетта на пышном приеме, данном иноземному владыке, когда 19 мая 1420 года англичанин торжественно въехал в город в окружении ни много ни мало 1600 человек, после чего отправился с обычным визитом вежливости к будущему тестю (то, что подготовка к свадьбе Катерины Французской и Генриха Ланкастера уже в полном разгаре ни для кого не было секретом!) На полученные от бургундцев деньги спешно закупалось все необходимое для свадебного пира, тогда как придворные доставали из сундуков или спешно приказывали доставить из своих владений самые роскошные наряды и украшения, из Парижа столь же спешно везли мебель и дорогие ковры, должные украсить пиршественную залу.
  
Быть может, наша героиня вместе с дочерью стояла в плотной толпе любопытствующих придворных дам, когда куртуазный англичанин преклонил колено перед мало что понимающим французским монархом, которого едва ли не силком усадили на трон, под лазурным [[ru.wp:Балдахин|балдахином]], вышитым [[ru.wp:Геральдическая лилия|геральдическими лилиями]]. Король едва смог выдавить из себя несколько бессвязных слов, после чего замолк уже окончательно, и добиться от него чего-то иного оказалось невозможным. Он явно погружался в обычное для себя сумеречное состояние, однако (опять же, быть может) несмотря на слабые протесты фаворитки, его едва ли не силой (хотя почему «едва»?) вывели прочь из запертого покоя — неведомо куда и неведомо зачем? Судя по всему, Одетта провела в безвестности и тревоге несколько томительных часов, прежде чем несчастного водворили назад, так и не удосужившись объяснить произошедшее.
+
Быть может, наша героиня вместе с дочерью стояла в плотной толпе любопытствующих придворных дам, когда куртуазный англичанин преклонил колено перед мало что понимающим французским монархом, которого едва ли не силком усадили на трон, под лазурным [[ru.wp:Балдахин|балдахином]], вышитым [[ru.wp:Геральдическая лилия|геральдическими лилиями]]. Король едва смог выдавить из себя несколько бессвязных слов, после чего замолк уже окончательно, и добиться от него чего-то иного оказалось невозможным. Он явно погружался в обычное для себя сумеречное состояние, однако (опять же, быть может) на следующий день, несмотря на слабые протесты фаворитки, его едва ли не силой (хотя почему «едва»?) вывели прочь из запертого покоя — неведомо куда и неведомо зачем? Судя по всему, Одетта провела в безвестности и тревоге несколько томительных часов, прежде чем несчастного водворили назад, так и не удосужившись объяснить произошедшее.
  
Зато после этого малопонятного события, разум покинул короля Франции уже окончательно. Вновь привязанная к своему пациенту бесконечной жалостью и чувством долга, наша героиня в следующие за тем недели не отходила от его постели, быть может, горько жалея в душе, что не может принять участие в веселых свадебных торжествах! Но судьба распорядилась именно таким образом, и посему из глубины запертых на ключ покоев, Одетте оставалось лишь прислушиваться к суматошной беготне и перекрикиванию прислуги, а также к торопливым рассказам дочери, что невесте и старой королеве шьют совершенно умопомрачительные платья… из лазурной [[ru.wp:Парча|парчи]], сплошь расшитые золотыми геральдическими лилиями… что царственный жених настаивает на том, чтобы торжество было в достаточной мере скромным… ах, знаем мы эту скромность!
+
Зато после этого малопонятного события, разум покинул короля Франции уже окончательно. Вновь привязанная к своему пациенту бесконечной жалостью и чувством долга, наша героиня в течение следующих полутора недель не отходила от его постели, быть может, горько жалея в душе, что не может принять участие в веселых свадебных торжествах! Но судьба распорядилась именно таким образом, и посему из глубины запертых на ключ покоев, Одетте оставалось лишь прислушиваться к суматошной беготне и перекрикиванию прислуги, а также к торопливым рассказам дочери, что невесте и старой королеве шьют совершенно умопомрачительные платья… из лазурной [[ru.wp:Парча|парчи]], сплошь расшитые золотыми геральдическими лилиями… что царственный жених настаивает на том, чтобы торжество было в достаточной мере скромным… ах, знаем мы эту скромность!
  
Нашей героине было не до того. Уже на следующий день, 21 мая тайное стало явным, и город, а вслед за тем и всю страну облетело известие, что старая королева, стоя бок о бок с англичанином в скромной городской церкви клялась [[ru.wp:Договор в Труа|отдать ему страну]] и корону древних королей в обмен на «достойное» содержание ее самой и супруга вплоть до самой смерти! Дофин как убийца и клятвопреступник должен был навсегда потерять права на французский престол, вместо него официальным наследником, читай — правителем огромной страны при короле-безумце становился англичанин! Быть может, вновь и вновь глотая злые слезы, стараясь сохранить хотя бы внешне спокойное выражение, наша героиня вглядывалась в лицо безумца, не понимая как мог Карл — «''ее''» Карл собственной рукой подписать договор, навсегда уничтожавший его страну! В самом деле, по смерти несчастного, королевство Французское должно было навсегда исчезнуть с географической карты, превратившись в одну из провинций могущественной Англии. Но кому было интересно мнение королевской фаворитки, кто стал бы о нем спрашивать?
+
Нашей героине было не до того. 21 мая тайное стало явным, и город, а вслед за тем и всю страну облетело известие, что старая королева, стоя бок о бок с англичанином в скромной городской церкви клялась [[ru.wp:Договор в Труа|отдать ему страну]] и корону древних королей в обмен на «достойное» содержание ее самой и супруга вплоть до самой смерти! Дофин как убийца и клятвопреступник должен был навсегда потерять права на французский престол, вместо него официальным наследником, читай — правителем огромной страны при короле-безумце становился англичанин! Быть может, вновь и вновь глотая злые слезы, стараясь сохранить хотя бы внешне спокойное выражение, наша героиня вглядывалась в лицо безумца, не понимая как мог Карл — «''ее''» Карл собственной рукой подписать договор, навсегда уничтожавший его страну! В самом деле, по смерти несчастного, королевство Французское должно было навсегда исчезнуть с географической карты, превратившись в одну из провинций могущественной Англии. Но кому было интересно мнение королевской фаворитки, кто стал бы о нем спрашивать?
 
   
 
   
 
И быть может, в злую минуту наша героиня впервые пожелала своему пациенту скорейшей кончины, могущей стать избавлением и для него самого, и для его страны, от глупостей, которые несчастный король мог бы еще натворить. Впрочем, ей по-прежнему полагалось молчать и старательно исполнять свои обязанности, неся на лице маску невозмутимости, за многие годы жизни под неизменным взглядом чужих, пристальных глаз, превратившейся почти в ее собственное лицо.
 
И быть может, в злую минуту наша героиня впервые пожелала своему пациенту скорейшей кончины, могущей стать избавлением и для него самого, и для его страны, от глупостей, которые несчастный король мог бы еще натворить. Впрочем, ей по-прежнему полагалось молчать и старательно исполнять свои обязанности, неся на лице маску невозмутимости, за многие годы жизни под неизменным взглядом чужих, пристальных глаз, превратившейся почти в ее собственное лицо.
  
Зато веселые свадебные хлопоты продолжались. 2 июня долгожданный день наконец наступил, но состояние короля так и не улучшилось, и наша героиня (опять же, быть может) только из окна могла наблюдать пышную процессию, тянувшуюся к скромной приходской церкви Труа, причем во главе растянувшейся вплоть до горизонта блещущую золотом и бриллиантами толпы, двигался золоченый возок обеих королев — старой и молодой, который не спеша тянули молочно-белые ирландские лошадки — хоббисы. Пока же за окном гремела музыка, из пиршественной залы доносился смех и нестройные выкрики, и только к ночи все наконец затихло. Нам неизвестно, получила ли королевская фаворитка и ее дочь подарок по случаю этой свадьбы, столь злосчастной для судеб страны. Скорее всего, нет, финансы королевства по-прежнему оставляли желать лучшего, тогда как английский король, постоянно нуждавшийся в деньгах для продолжения войны не видел особого смысла тратиться тестя и тещу. Забегая вперед, отметим, что свои «[[ru.wp:Тридцать сребреников|тридцать серебренников]]» старая королева так никогда и не получит, закончив жизнь в нищете и безвестности. Впрочем, вряд ли нашу героиню подобное будет интересовать. Вернемся.
+
Зато веселые свадебные хлопоты продолжались. 2 июня долгожданный день наконец наступил, но состояние короля так и не улучшилось, и наша героиня (опять же, быть может) только из окна могла наблюдать пышную процессию, которая неторопливо двигалась к скромной приходской церкви Труа, причем во главе растянувшейся вплоть до горизонта блещущую золотом и бриллиантами толпы, двигался золоченый возок обеих королев — старой и молодой, который не спеша тянули молочно-белые ирландские лошадки — хоббисы. Пока же за окном гремела музыка, из пиршественной залы доносился смех и нестройные выкрики, и только к ночи все наконец затихло. Нам неизвестно, получила ли королевская фаворитка и ее дочь подарок по случаю этой свадьбы, столь злосчастной для судеб страны. Скорее всего, нет, финансы королевства по-прежнему оставляли желать лучшего, тогда как английский король, постоянно нуждавшийся в деньгах для продолжения войны не видел особого смысла тратиться тестя и тещу. Забегая вперед, отметим, что свои «[[ru.wp:Тридцать сребреников|тридцать серебренников]]» старая королева так никогда и не получит, закончив жизнь в нищете и безвестности. Впрочем, вряд ли нашу героиню подобное будет интересовать. Вернемся.
  
 
=== «Торжество тигра» ===
 
=== «Торжество тигра» ===
  
 
==== Крепость, ставшая на пути завоевателя ====
 
==== Крепость, ставшая на пути завоевателя ====
 +
{| width="450px" align="right"
 +
|
 +
{| width="450px" style="text-align:center; background:#FAEBD7"
 +
|-
 +
| [[Файл:Ile st etienne melun 2006.jpg|450px]]
 +
|-
 +
| <small><span style=="color:#EAB97D>Мелен. Вид на остров Сент-Этьенн.''
 +
|}
 +
|}
 
Пока же, Одетте де Шамдивер, по всей видимости, предстояла встреча с английским королем. Как обычно, документы молчат — не того полета птица была наша маленькая героиня, чтобы оставить по себе след в королевских хрониках и официальных документах; однако, даже безумный король продолжал оставаться королем, и оставить без внимания столь близкую к нему фигуру как фаворитка вряд ли было возможно, особенно для Генриха V, славившегося своей педантичностью и вниманием к любой, самой незначительной мелочи, могущей в перспективе доставить ему некую выгоду или затруднение.
 
Пока же, Одетте де Шамдивер, по всей видимости, предстояла встреча с английским королем. Как обычно, документы молчат — не того полета птица была наша маленькая героиня, чтобы оставить по себе след в королевских хрониках и официальных документах; однако, даже безумный король продолжал оставаться королем, и оставить без внимания столь близкую к нему фигуру как фаворитка вряд ли было возможно, особенно для Генриха V, славившегося своей педантичностью и вниманием к любой, самой незначительной мелочи, могущей в перспективе доставить ему некую выгоду или затруднение.
  
Строка 217: Строка 226:
  
 
Ох уж это «''благо Родины''», «''веры''», «''прогресса''» и иже с ними трескучие словеса, за которыми, как правило, прячутся вполне земные и достаточно грязные интересы власть предержащих, ибо «Родина», «прогресс» и иже с ними по причинам вполне понятного характера не могут собственным голосом одобрить или осудить то, что категорически требуется положить на алтарь их мифического блага!… Ну что же, для сумасшедшего подобное было вполне понятно, однако, да проститься мне, читатель, но в голове упрямой авторессы упорно не желает укладываться то, как подобные не первой свежести лозунги продолжают безошибочно действовать на человеческое стадо двадцать первого века, по-прежнему не желающее включать собственную голову — не то из привычки, не то из страха увидеть нелицеприятную истину? Вернемся.
 
Ох уж это «''благо Родины''», «''веры''», «''прогресса''» и иже с ними трескучие словеса, за которыми, как правило, прячутся вполне земные и достаточно грязные интересы власть предержащих, ибо «Родина», «прогресс» и иже с ними по причинам вполне понятного характера не могут собственным голосом одобрить или осудить то, что категорически требуется положить на алтарь их мифического блага!… Ну что же, для сумасшедшего подобное было вполне понятно, однако, да проститься мне, читатель, но в голове упрямой авторессы упорно не желает укладываться то, как подобные не первой свежести лозунги продолжают безошибочно действовать на человеческое стадо двадцать первого века, по-прежнему не желающее включать собственную голову — не то из привычки, не то из страха увидеть нелицеприятную истину? Вернемся.
 +
 +
==== Англичанин вступает в Париж ====
 +
{| width="450px" align="right"
 +
|
 +
{| width="450px" style="text-align:center; background:#FAEBD7"
 +
|-
 +
| [[Файл:Vigiles.png|450px]]
 +
|-
 +
| <small><span style=="color:#EAB97D>Генрих V во главе своей армии.</span>.<br />''Неизвестный художник «Генрих V во главе своей армии». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 26 - Национальная библиотека Франции, Париж.''</small>
 +
|}
 +
|}
 +
Опять же, несложно предположить, каким жгучим стыдом горели щеки нашей героини, вынужденной молча, и хотя бы по виду безучастно наблюдать за жалкой комедией, разыгрывавшейся на глазах у обеих армий? Впрочем, все имеет особенность когда-то заканчиваться, и короля в конечном итоге вернули под опеку его заботливой сиделки, так ничего и не добившись. Комендант крепости Арно Бабразан, с солдатской прямотой ответствовал, что не преминул бы исполнить приказание своего господина, прибудь он к воротам в сопровождении французской армии!
 +
 +
Впрочем, англичанина было не так-то просто смутить, в качестве следующего шага, к воротам с той же миссией был отправлен [[ru.wp:Яков I (король Шотландии)|шотландский король]], уже много лет обретавшийся в английском плену. Однако, попытка склонить к измене (или хотя бы к нейтралитету) многочисленных шотландцев, служивших в крепостном гарнизоне против своих извечных недругов — англичан, завершилась столь же быстро и бесславно.
 +
 +
Разгневанный Генрих Ланкастер пригрозил, что заставит упрямых сдаться — оружием или голодом, и не сдвинется с места, пока Мелен добром или силой не откроет ему ворота. Справедливости ради, стоит заметить, что угрозу эту он действительно сумеет привести в исполнение, однако, на это потребуется чуть менее полугода. Осада, начавшись в июле, затянется до конца ноября, пока защитники Мелена, доведенные до последней крайности, в самом деле будут вынуждены подчиниться.
 +
 +
Судя по всему, Одетта вынуждена была лицезреть унижение и гибель своей страны с начала и до конца, молчать и привычно делать свою работу — благо, за эти годы она как никто научилась молчать и не позволять даже самому испытывающему взгляду прочесть что-нибудь по ее лицу.
 +
 +
Торжественный въезд англичанина в покоренный Париж состоялся в начале декабря. Впрочем, слово «покоренный» вряд ли в точности передает ситуацию: Генриху Ланкастеру не пришлось штурмовать эту одну из сильнейших в Европе крепостей. Парижане, измучившись годами лишений и полуголодного существования, уже загодя доведенные до последней крайности, были по сути дела готовы принять кого угодно, лишь бы этот кто угодно привез с собой сытость и мир, ну и, конечно же, если этого «кого угодно» сопровождал обожаемый герцог Бургундский!
 +
 +
Коротко говоря, столица встретила завоевателя колокольным звоном, триумфальными арками и ликующими горожанами, запрудившими улицы и площади, по которым с невозмутимым лицом и холодным взглядом, словно не замечая славословий в свою честь, двигался победитель. Одетта вместе с ее царственным пациентом, и жалкая королева Изабелла, так и не дождавшаяся английских щедрот, вернулись во дворец Сен-Поль. Вернулись, можно сказать, навсегда, впрочем, об этом еще никто не может знать.
 +
 +
Подходило время [[ru.wp:Рождество|Рождества]], одного из самых любимых в те времена ежегодных праздников, однако, обитателям дворца было отнюдь не до веселья. Король, на которого зрелище убийств и грабежей, а также трудная дорога подействовали вполне понятным образом, в очередной раз погрузился в сумеречное состояние, королева практически не выходила из своих покоев, зато в [[ru.wp:Луврский дворец|Лувре]], где с комфортом расположился английский «наследник» царило приподнятое настроение. В отличие от дворца, в последние годы успевшего значительно обветшать, а также скромных, почти бедных одежд и столовой посуды у французской королевской четы, Лувр блистал роскошью, прибывших на торжество встречал сам английский король с супругой, восседавшие на троне в главной зале, причем на головах у обоих сверкали умопомрачительной стоимости короны, из чистого золота, усыпанные драгоценными камнями, и если при дворце пусть номинального, но все же короля Франции! оставалась едва ли горстка постаревших слуг и несколько столь же преклонного возраста вельмож, пожелавших не то в силу преданности, не то в силу привычки, остаться верными своему господину — подавляющее число придворных как бы само собой успели незаметно перебраться поближе к новому источнику денег и должностей. Одетта, «маленькая королева» была одним из тех, кто не покинул (да и не мог покинуть!) в беде несчастного безумца. Опять же, не ей и никому другому не дано знать, что это Рождество — для кого-то веселое, для кого-то не слишком… уже последнее в жизни ее исстрадавшегося пациента, впрочем, как и англичанина, который сейчас мнит себя победителем.
 +
 +
По сообщениях хронистов (судя по всему, не слишком грешащих против истины) особенно бурная радость в это время царила среди английских солдат. Практически никто из них не сомневался, что дофин Карл находится что называется, на пределе и не сегодня-завтра сложит оружие и явится вымаливать для себя милость у победителя, или же навсегда скроется за границей. Но, как говорится, человек полагает…
 +
 +
=== Конец эпохи ===
 +
 +
==== Проигранная англичанами битва за Анжу ====
 +
{| width="500px" align="left"
 +
|
 +
{| width="500px" style="text-align:center; background:#FAEBD7"
 +
|-
 +
| [[Файл:Vigiles du roi Charles VII 24v.png|500px]]
 +
|-
 +
| <small><span style=="color:#EAB97D>Гибель Томаса Ланкастера.</span>.<br />''Неизвестный художник «Битва при Боже». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 24v - Национальная библиотека Франции, Париж.''</small>
 +
|}
 +
|}
 +
Впрочем, Генрих Английский привык начатое доводить до конца. Посему, едва лишь закончились праздничные пиры и приемы, парижан, кого-то добром, кого-то угрозами — принудили принести присягу на верность договору в Труа и новому порядку престолонаследования. Опять же, завершая начатое, против дофина Карла в [[ru.wp:Парижский парламент|Парижском Парламенте]] открылся судебный процесс по обвинению в убийстве Жана Бесстрашного. Как и следовало ожидать, обвиняемый на суд не явился, но это не помешало заочно приговорить его к изгнанию и лишению прав на корону, а его приспешников — к смертной казни на месте, где было совершено преступление. Забегая вперед, отметим, что приговор этот останется мертвой буквой; впрочем, с самого начала он, по всей видимости, имел чисто пропагандисткое значение. Продолжим.
 +
 +
Следующий, 1421 год начинался достаточно спокойно. Неотложные дела звали короля Генриха в Англию, и посему оставив вместо себя для подолжения военных действий своего [[ru.wp:Томас Ланкастер, герцог Кларенс|второго по старшинству брата]], носившего имя герцога Кларенсского, Генрих Английский заторопился домой. Вместе с ним Францию покинула принцесса Катерина, которой предстояло в сумрачном [[ru.wp:Лондон|Лондоне]] принять корону [[ru.wp:Эдуард Исповедник|Эдуарда Исповедника]], и утвердиться в своей новой роли королевы и супруги могущественного завоевателя.
 +
 +
Как то было привычно в те времена, до наступления сухого и теплого времени года, боевые действия с обеих сторон практически замерли; расположившись на зимних квартирах, военачальники обеих армий терпеливо ждали окончания морозов и весенней распутицы, и готовясь к будущей летней кампании, вдоволь запасались оружием, продовольствием, фуражом, а также пополнениями для своих несколько поредевших армий. На короткое время приостановившись, война готовилась перемолоть обе стороны, отправив в свою бездонную глотку очередную гекатомбу из людей, животных, денежных средств и благосостояния обеих сторон — в угоду амбициям одного человека: Генриха Ланкастерского.
 +
 +
Зима и начало весны прошли для нашей героини в рутинных хлопотах, однако, вслед за всеми прочими обитателями Парижа, она чутко прислушивалась к новостям, урывками доходившим из обоих враждующих лагерей. Планы Генриха Английского на предстоящую весну, как обычно, отличались грандиозностью. Этот монарх, столь же разумный, сколь и амбициозный, не был склонен проливать кровь своих людей в бессмысленной погоне за славой. Отнюдь, его замысел, как обычно, хладнокровно обдуманный и максимально практичный, заключался в том, чтобы внезапным ударом уничтожить [[ru.wp:Анжу (герцогство)|Анжу]] — вотчину королевы Иоланды. Надо сказать, что дипломатичная испанка во времена того же визита, который, как мы помним, втайне от любопытных глаз устроила наша героиня, среди прочего сумела добиться от несчастного больного разрешения на сепаратный мир с врагом. Договор герцогини Анжуйской с англичанами был, конечно же, благополучно подписан, однако, если король Генрих надеялся подобным образом вывести из игры закаленную анжуйскую армию, его ждало неожиданное и горькое разочарование. Свой нейтралитет Иоланда понимала, надо сказать, достаточно остроумным образом: официально не вступая в противостояние ни на чьей стороне, она делала вид, что не замечает, как прекрасно организованные и обученные отряды один за другим «своей волей» примыкают — почему-то исключительно к армии опального дофина. Кроме людей, беглец постоянно получал немалую финансовую поддержку, и наконец, после своего бегства из Парижа, на правах зятя уютно обосновался на землях королевы Иоланды, откуда продолжал руководить действиями своих войск.
 +
 +
Нельзя сказать, что подобную деятельность не пытались пресечь скажем так, дипломатическими способами. Еще в бытность Жана Бесстрашного некоронованным владыкой Франции, слабовольная королева, понуждаемая временщиком, вновь и вновь отправляла в Анжу послания с категорическими требованиями Иоланде — выпроводить беглеца прочь со своих земель, а самому дофину (по праву материнской власти) приказы немедленно возвращаться в Париж, причем в качестве усиливающей меры, письма эти отдавались на подпись несчастному безумцу, в те моменты, когда он в состоянии был держать в руках перо. Письма эти, как и следовало ожидать, обоими адресатами благополучно игнорировались, более того, по некоторым сведениям, Иоланда без обиняков предложила королеве-тряпке попытаться отнять наследника силой (задача, как вы понимаете, для Изабеллы Баварской совершенно невыполнимая). Что касается дофина, то он не с меньшей дипломатичностью отвечал матери, что не желает возвращаться в Париж, залитый кровью верных ему людей, тогда как отец ставит свою подпись отнюдь не по собственной воле!
 +
 +
Посему, окончательно убедившись, что и дипломатия, и психологическое давление отнюдь не производят (и вряд ли смогут в дальнейшем произвести!) на эту женщину с твердым характером желаемого действия, Генрих поставил себе целью покорить Анжу с помощью военной силы. О договоре ради такого случая можно было и забыть, тем более, что противоположная сторона, как мы уже видели, также не слишком озадачивалась его пунктуальным соблюдением.
 +
 +
Другое дело, что Генрих Английский, этот блестящий полководец, как оказалось, совершенно не разбирался в желаниях и настроениях даже самых близких к нему людей, и совершил непоправимую оплошность, поставив во главе заново формирующейся армии Томаса Ланкастера — отличавшегося непреклонным характером и немалым честолюбием, и в то же время застарелой завистью к старшему брату, которому не только посчастливилось родиться первым и надеть на себя английскую корону, а еще и заслужить себе громкую славу на полях сражений. То, что второй брат официально полагался наследником престола, амбициозного Томаса не утешало ни в малейшей мере: слишком наивно было бы ждать, что молодая семья задержится с рождением собственного наследника, после чего брату короля предстояла участь вечного приживальщика у трона венценосного племянника. Подобная перспектива, сколь несложно догадаться, его никак не устраивала.
 +
 +
Посему, загоревшись идеей затмить славу старшего брата на полях сражений, Томас Ланкастер, как водится, не прислушиваясь ни к чьему мнению, кроме своего собственного, в марте нового 1421 года, погнал армию скорым маршем к сильно защищенной [[ru.wp:Анже|столице Анжу]]. Остановившись на очередной привал в местечке Боже, он неожиданно получил от своих лазутчиков весть о приближении соединенной франко-шотландской армии, и не позволив своим солдатам хотя бы немного отдохнуть от изнурительного марша и подкрепить свои силы едой и вином, в приказном порядке погнал их в атаку, лично возглавляя армию на белом коне, в золоченом доспехе и короне. Положим, отказать королевскому сыну в личной храбрости было бы затруднительно, однако, данное качество, к сожалению, нередко сочетается с непомерно раздутыми амбициями, имеющими обыкновение напрочь заглушать слабые доводы разума. Посему, вряд ли стоит удивляться, что англичане под таким руководством потерпели сокрушительное поражение, а их блестящий полководец навсегда остался на поле брани, тогда как его доспехи и тяжелую золотую корону обратил в свою собственность безымянный французский солдат.
 +
 +
==== Смерть Генриха V ====
 +
{| width="500px" align="right"
 +
|
 +
{| width="500px" style="text-align:center; background:#FAEBD7"
 +
|-
 +
| [[Файл:Vigiles du roi Charles VII 27 r.jpg|500px]]
 +
|-
 +
| <small><span style=="color:#EAB97D>Тело Генриха V увозят в Англию.</span>.<br />''Неизвестный художник «Траурная процессия с телом английского короля». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 27r - Национальная библиотека Франции, Париж.''</small>
 +
|}
 +
|}
 +
Для гордого английского короля это было чувствительным ударом: мало того, что он лишился, пусть и своенравного, но любимого брата, а французский дофин насмеялся над ним — в прежние времена грозным и непобедимым, для Англии как таковой гибель наследника престола на поле битвы (впервые за все время ее существования как страны!) обернулась национальным позором. Что касается Анжу, эта твердыня как стояла, так и продолжала стоять, загораживая собой от завоевателей южную Францию. Впрочем, если эта весть и доставила нашей героине несколько радостных минут, эта тихая трезвомыслящая женщина прекрасно понимала, что торжествовать победу еще достаточно преждевременно, и грозный английский король, конечно же, не простит прилюдно нанесенной ему пощечины.
 +
 +
Однако, летняя кампания так и не состоялась, сведясь по сути дела к коротким стычкам и партизанским вылазкам с той и другой стороны, и вновь благополучно замерла к началу осенней распутицы. Судя по всему, причина для того была вполне приземленного свойства: английская казна была в очередной раз пуста, для пополнения финансовых и человеческих ресурсов, столь бездумно выброшенных на ветер беспутным Томасом, требовалось время. Кроме того, молодого короля отвлекали от войны и военных планов куда более приятные вести: 6 декабря молодая супруга родила ему [[ru.wp:Генрих VI (король Англии)|долгожданного наследника]]. Забегая вперед, скажем, что сына молодому королю так и не суждено увидеть, так как к началу весенней кампании он в очередной раз заторопился во Францию, надеясь сделать это по возвращении… которое так никогда не состоялось.
 +
 +
Однако, обо всем по порядку. В отличие от младшего брата, как мы помним, предпочитавшего с комфортом выжидать тепла и лета, Генрих не стал терять времени, и уже весной следующего 1422 года практически с налета занял крепость [[ru.wp:Дрё|Дре]], однако, под стенами [[ru.wp:Мо (Франция)|Мо]] встретил серьезное сопротивление, и вынужден был надолго задержаться в походном лагере. Эта задержка стала для него роковой: в грязи и скученности английского лагеря, среди солдат сама собой вспыхнула эпидемия — не то [[ru.wp:Дизентерия|дизентерии]], не то [[ru.wp:Чума|чумы]], унесшая, по утверждениям хронистов, каждого шестнадцатого.
 +
 +
Шептались, что это — Господня кара нечестивцу, разорившему церковь Св. Фиакра — защитника против заболеваний желудка; однако, сам английский король подобным суевериям подвержен не был. Благополучно приняв капитуляцию Мо, победоносный англичанин, совершенно больной, измученный кишечными кровотечениями, остановить которые не удавалось уже никакими средствами, вместе с присоединившейся к нему супругой и младшим братом — [[ru.wp:Джон Ланкастерский, герцог Бедфорд|Джоном, герцогом Бедфордским]], уже в последний раз торжественно въехал в Париж, причем королева Катерина, отличавшаяся не меньшей амбициозностью, чем ее царственный супруг, по одной ей известной причине приказала нести перед своими носилками два подбитых белоснежным [[ru.wp:Горностай|горностаем]] плаща. Проницательные парижане разгадали сей нехитрый символ: молодая королева уже полагала себя властительницей обеих стран!
 +
 +
Без сомнения, англичанин должен был явиться во дворец Сен-Поль, чтобы отдать визит вежливости французскому королю, который, обычным образом, плохо понимал, что происходит вокруг. Одетта, наверняка вынужденная сопровождать своего царственного пациента, скорее всего, отметила про себя, что Генрих Английский слишком бледен, что под ввалившимися глазами у него черные круги, и если дело так пойдет дальше… за благополучный исход поручиться будет сложно. Впрочем, как и обычно, королевская сиделка и мысли и эмоции благополучно оставила при себе. В Париже англичанин задержался недолго. Проведя очередное заседание королевского совета (как обычно, за плотно закрытыми дверьми), а также вместе с супругой заняв почетные места во время неизменного [[ru.wp:День Святой Троицы|Троицкого]] пира, он заторопился в Бургундию, где герцог Филипп с немалым трудом отбивался от наседающих дофинистов, взявших в плотное кольцо крупный торговый город Косн.
 +
 +
Неизвестно, догадывалась ли Одетта, за это время успевшая без сомнения приобрести какие-то навыки в медицине, что видит грозного английского короля в последний раз. Однако, врачи, окружавшие Генриха V не скрывали своей тревоги, и наперебой пытались уговорить его хотя бы отложить путешествие, а в лучшем случае и вовсе отправить вместо себя младшего брата! Как водится, Генрих никого не пожелал слушать, полагая, что война — лучшее средство от всех недугов. Эта непреклонность станет для него роковой, кое-как добравшись до ближайшего от Парижа города — [[ru.wp:Корбей-Эсон|Корбея]], Генрих Английский сляжет уже окончательно. Спасти его уже не представлялось возможным, причем завоеватель, до последней минуты сохранявший ясный ум и полное присутствие духа, понимал это лучше, чем кто бы то ни было. В последний раз пошутив, что шотландцы — безразлично живые или мертвые до самой смерти не оставят его в покое (а преподобный Фиакр был как назло шотландским святым!), отдав последние приказы, и распорядившись своим немалым достоянием, этот наследник французского престола, так и не ставший королем, кое-как доставленный в [[ru.wp:Венсенский замок|Венсенский замок]], неподалеку от французской столицы, отошел в мир иной.
 +
 +
Безымянный Горожанин, оставивший для потомков свой интереснейший «Дневник» упоминает, что весть о смерти молодого Генриха Париж встретил с полным равнодушием. Думается, что и наша героиня, поглощенная бесконечными хлопотами по уходу за своим единственным пациентом, равнодушно перекрестилась, пожелав новопреставленному Царствия Небесного, и вновь с головой ушла в обычную рутину. Отныне наследником престола Франции становился полугодовалый младенец… перспектива достаточно непонятная, так что оставалось только ждать, как в дальнейшем будут развиваться события.
 +
 +
==== Смерть безумца Карла VI ====
 +
{| width="450px" align="left"
 +
|
 +
{| width="450px" style="text-align:center; background:#FAEBD7"
 +
|-
 +
| [[Файл:Vigiles du roi Charles VII 55.jpg|450px]]
 +
|-
 +
| <small><span style=="color:#EAB97D>Похороны короля Карла VI.<br />''Неизвестный художник «Похороны короля Карла VI». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054,  fol. 27v. - Национальная библиотека Франции, Париж.''</span></small>
 +
|}
 +
|}
 +
Год катился своим чередом, поздним летом король, к радости своей безотлучной сиделки, надолго пришел в себя, и днями напролет, как в прежние времена, скакал по [[ru.wp:Венсенский лес|Венсенскому лесу]] во главе охотничьего кортежа и оглушительно лающей своры. Поговаривали, что во время одной из таких охот он встретил опального дофина, и о чем-то долго разговаривал с ним с глазу на глаз. Быль это или же легенда, выяснить так и не удалось — вплоть до настоящего времени. В любом случае, разговор этот ничего не переменил и переменить не мог, англичане во главе с братом покойного короля — герцогом Бедфордом, цепко держали в своих руках Париж. Одетту снова не тронули, как видно, регенту Франции от имени годовалого младенца попросту было не до нее, или же он, привычным для себя образом, исполнял волю покойного брата.
 +
 +
Заканчивалось лето, в древесных кронах пробивались первые желтые листы, а французский король, по-прежнему наслаждаясь отменным душевным здоровьем, продолжал со всем азартом носиться по лесу за оленями и кабанами, словно пытаясь в спешном порядке наверстать то, что за долгие годы отобрала у него болезнь. Судя по всему, одна из подобных охотничьих вылазок стала для него роковой: на топких осенних болотах Венсенского леса, несчастный монарх заразился [[ru.wp:Малярия|малярией]], и вскорости окончательно слег. Лекари оказались бессильны и в этом случае, однако, в том не было ничьей вины, малярию научатся лечить только в [[ru.wp:Новое Время|Новое Время]], для Средневековья болезнь зачастую превращалась в смертный приговор.
 +
 +
Однако же, день за днем, гоня от себя тревожные мысли, верная Одетта ни на шаг не отходила от возлюбленного, и лишь когда усталость окончательно валила с ног королевскую сиделку, ее ненадолго подменяла подросшая дочь. Король метался в бреду, уже никого не узнавая, тогда как нашей героине, бессильной хоть как-то помочь, оставалось лишь менять на жарком лбу несчастного холодные компрессы. Становилось ясно, что сбываются худшие опасения — впрочем, для несчастного безумца смерть принесла бы скорее избавление от многолетней пытки. 21 октября король ненадолго пришел в себя. Жан Жювеналь дез Юрсен, педантичный автор «Хроники Карла VI» сохранил для нас последние слова умирающего:
 +
{{quote|Король прошептал: Моя дочь... я тебе отдаю... отдаю... а! Я позабыл, у короля Франции ничего нет, благословение – вот и все, чем он может одарить. Одетта... Одетта...|}}
 +
Все тот же хронист утверждает, что когда несчастный монарх умирал на руках у своей многолетней сиделки и ее дочери, в комнате находились также несколько скучающих лакеев, ожидавших, когда все наконец закончится и они смогут пропустить стаканчик-другой за упокой души своего господина в ближайшей таверне. Королева Изабелла так и не пожелала ни навестить супруга во время его болезни, ни даже проститься с ним. Несчастного безумца не стало 22 октября 1422 года.
 +
 +
Впрочем, даже после его смерти Одетта была еще нужна, ей предстояло руководить [[ru.wp:Бальзамирование|бальзамировщиками]], срочно вытребованными во дворец. Королева Изабелла продолжала безотлучно оставаться в своих покоях, однако, в этом не было ее вины: подобного выражения горя и траура по супругу требовал от французской монархини древний обычай.
 +
 +
Посему, Одетта вынуждена была принять на себя и эти хлопоты, причем ситуация дополнительно осложнялась тем, что церемонию похорон нельзя было проводить ранее, чем в Париж прибудет регент Франции Бедфорд, срочно вытребованный для этой цели из нормандской столицы. Вплоть до того времени (еще одно унижение для французской монархии!) тело уже бывшего ее пациента вынуждены были зашить в [[ru.wp:Вол|воловью]] шкуру и в подобном виде сохранять до приезда нового хозяина Франции. Кстати говоря, парижане, горя желанием явить свои верноподданические чувства, поспешили отправить в Лондон полагающуюся подобному случаю делегацию, чтобы торжественно положить в колыбельку царственного младенца ключи от французской столицы.
 +
 +
==== Прощание с Парижем ====
 +
{| width="500px" align="right"
 +
|
 +
{| width="500px" style="text-align:center; background:#FAEBD7"
 +
|-
 +
| [[Файл:Charles VI and Isabeau of Bavaria (Basilica of St Denis).jpg|500px]]
 +
|-
 +
| <small><span style=="color:#EAB97D>Надгробие короля Карла VI и его супруги.</span>.<br />''Мари-Терез Эбер и Жан-Робер Тибо (фотографы) «Карл VI и Изабелла Баварская». - Аббатство Сен-Дени, Франция.''</small>
 +
|}
 +
|}
 +
Впрочем, нашей героине вряд ли было дело до подобной мелкотравчатой возни, бесконечные хлопоты поглотили ее с головой, и кроме того следовало серьезно подумать о будущем — своем и дочери, так как наша героиня, за многие годы успевшая досконально изучить дворцовые нравы, ясно понимала, что оставаться в отеле Сен-Поль ей предстоит уже недолго. Судя по всему, решение было принято в один из таких вечеров, когда она вместе с дочерью по прежней привычке коротала время в опустевшей спальне короля, где по-прежнему сиротливо лежали на столе колода карт, и пожелтевшие от времени и частого использования резные шахматы из [[ru.wp:Слоновая кость|слоновой кости]].
 +
 +
Как бы то ни было, домой она уже не вернется; как видно, разрыв семьей за эти годы стал уже окончательным, и также не останется в Париже, с которым было связано слишком много далеко не лучших воспоминаний. В качестве самого реального выхода из положения представлялось переселиться в подаренный ей городок Сен-Жан-де-Лон, и там, в Бургундии, на почтительном расстоянии от столицы с ее бунтами и чумой, уже без спешки обдумать, как устроить жизнь — свою и дочери.
 +
 +
Между тем, в конце октября в столицу наконец-то примчался Бедфорд, после чего подготовка к похоронам наконец-то перешла в практическую плоскость. И вот здесь оказалось, что французская казна, в которую в течение последних лет исправно запускали руки арманьяки… бургундцы… англичане, попросту не имеет достаточных средств для устроения похорон, соответствующих высокому рангу покойного. Куда еще больший позор — для того, чтобы придать церемонии хоть сколько-нибудь приличествующий вид, с молотка пришлось пустить часть королевских драгоценностей, [[ru.wp:Гобелен|гобеленов]], и даже немалое книжное собрание, которое покойный, обожавший книжную мудрость, исправно собирал в течение всей своей долгой жизни. Заметим вскользь, что собрание это благополучно перекочевало во владение регента, впрочем, скрупулезно отсчитавшего за нее заранее оговоренное количество полновесных золотых [[ru.wp:Фунт стерлингов|фунтов]].
 +
 +
В течение следующих дней во всех церквях Парижа служились полагавшиеся по обычаю заупокойные мессы, причем по сообщениям документов того времени, сожжено было 20 тыс. [[ru.wp:Фунт (единица измерения)|ливров]] восковых свечей, в те времена очень и очень дорогих, парижским беднякам роздано 20 тыс. золотых английских фунтов. Тело покойного, которому бальзамировщики умело придали достойный вид (так, что король, по сообщению все того же добросовестного хрониста, казался спящим, и сжимал в руках символы своей давно потерянной власти — [[ru.wp:Скипетр|скипетр]] и руку правосудия. Мимо тела безостановочно двигался и двигался парижский люд, горько плача и со всей истовостью молясь за упокой души новопреставленного. Франция в эти дни прощалась со своей свободой, готовясь навсегда подчиниться победоносной Англии. Кто знает, быть может подобное произошло бы на самом деле, не явись в истории этой страны героической и жертвенной [[ru.wp:Жанна д’Арк|Жанны]]. Впрочем, об этом бывшей королевской сиделке узнать уже не суждено.
 +
 +
При закрытых дверях, в присутствии королевы, Бедфорда и нескольких доверенных лиц (к которым наша героиня, конечно же, причислена не была), вскрыли завещание покойного — и обнаружили с точки зрения новых хозяев Франции весьма неприятный сюрприз. Вопреки собственным словам и собственной подписи на договоре в Труа, король объявлял своим наследником Карла, дофина Франции и настоятельно требовал, чтобы тот короновался как можно скорее после его собственной кончины. Как несложно догадаться, этот неудобный пункт благополучно проигнорировали, зато скрупулезно выплатили оговоренные покойным денежные вознаграждения придворным и слугам, в том числе «девице де Шамдивер» и ее дочери. Судя по всему, это были последние деньги, которые она получила за свою многолетнее подвижничество.
 +
 +
Опять же, возможно предположить, что она мысленно попрощалась с Парижем, скромно, не привлекая к себе внимания, в глубоком трауре идя пешком в составе похоронной процессии — до самых городских ворот. Дальше тело ее многолетнего пациента и возлюбленного должны были по обычаю переправить в [[ru.wp:Аббатство Сен-Дени|Сен-Дени]], однако, дорога туда была достаточно долгой, очень небезопасной, и вряд ли королевскую сиделку потрудились пригласить на поминальную трапезу и выделить ей вместе со знатными господами комнату в старинном аббатстве Сен-Дени. Скорее всего, в последний раз проводив взглядом процессию, во главе которой неспешно плыл катафалк, несший на своей крышке восковую статую покойного в короне и полном королевском облачении, она вместе с дочерью, все так же тихо вернулась во дворец. Служба Одетты де Шамдивер закончилась столь же неожиданно и непредсказуемо как и началась.

Текущая версия на 01:13, 26 июля 2022

Воспоминание четвертое. Мятеж "Одетта де Шамдивер, фаворитка поневоле" ~ Воспоминание пятое. Гибель Франции
автор Zoe Lionidas
Воспоминание шестое. Серый монах




Содержание

Гибель Франции

Время Одетты

Решение необходимо

Bernard d-Armagnac Fr 4985 Folio 111verso BNF1.png
Бернар д'Арманьяк, новый хозяин Франции.
Неизвестный художник «Граф д'Арманьяк». — Жиль де Бувье «Армориал Жиля де Бувье». - XV в. - Français 4985 fol. 111v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Переход Парижа в другие руки, похоже, ничего не меняет в размеренной жизни королевского дворца. Одетта по-прежнему ходит за своим больным, и столь же привычно не задает лишних вопросов. Удивительно, что ее, бургундку, не трогают, и не пытаются заменить кем-либо из своих людей. Вряд ли можно предполагать, что граф Арманьяк, в это время всесильный и распоряжающийся в Париже единственно по собственной прихоти посчитался с тем, что «маленькая королева» как-никак спасла жизнь брату его ближайшего соратника… нового временщика вряд ли занимали подобные сантименты.

Одетта была не опасна, и в то же время ее удаление из дворца не могло принести никаких ощутимых выгод. Надо сказать, что при всех достаточно отталкивающих чертах своего характера, Арманьяк не был склонен к жестокости без причины и смысла, нам несложно будет представить, как этот грубый солдафон пожал плечами и с чисто гасконской прямотой изрек — да черт с ней! В самом деле, за высокопоставленным пациентом все равно требовался постоянный присмотр, Одетта прекрасно справлялась с этой ролью… пусть делает это и дальше! Будет передавать сведения своему феодальному господину? Здесь Арманьяк был уверен, что все входы и выходы из Парижа перекрыты намертво, так что не проскочит даже мышь — и надо сказать, был полностью прав. Конец его власти придет из удара изнутри. Но не будем забегать вперед.

Впрочем, и сам король в это время, практически потеряв уже всякую связь с реальностью, окончательно превратился в почетного пленника; по приказу временщика никто не имел права без прямого на то приказа или разрешения посещать королевскую персону, да и самого — уже бывшего властелина вынимали из золотой клетки только для того, чтобы заставить подписать очередное творение всесильного графа, после чего немедленно водворяли обратно. Впрочем, жизнь во дворце, даже в столь непростых условиях, имела немалый плюс: Одетта, как и ее венценосный пациент могли чувствовать себя в достаточной безопасности, и не беспокоиться об удовлетворении голода и жажды.

Между тем, в самом Париже нарастала всеобщая озлобленность, вызванная откровенно самоубийственной политикой Арманьяка в деле собирания налогов, временщик, что называется, драл с живого и мертвого, подавляя неизбежное возмущение с помощью открытого террора. Одетте пришлось увидеть, как 15 апреля 1417 года ее прежнюю покровительницу — королеву Изабеллу отправили в ссылку в Тур по надуманному (скорее всего) обвинению в супружеской неверности, после чего ее богатая казна немедля перекочевала в руки временщика. Будем справедливы к графу Арманьяку, сделано это было не из соображений банальной жадности: содержание наемной армии требовало постоянных денежных вливаний, так что едва не любая разумная (по тому времени) сумма немедленно исчезала в никуда.

Впрочем, осенью все того же непростого года, Одетте предстоит снова сыграть исключительно важную роль в истории Франции, роль, которая по понятным причинам, остается никем незамеченной в тиши дворца. Это осенью в Париж без лишнего шума прибывает королева Иоланда Арагонская, в супружестве — герцогиня Анжуйская. Историки расходятся между собой во мнении, была ли королевская сиделка ранее знакома с этой удивительной женщиной. Иоланда не была в Париже со времени своего замужества в 1400 году, когда наша героиня по всей видимости, не только не успела занять свой ответственный пост, но и вовсе появиться в столице Франции. Однако ничего не знать об Иоланде, чья дочь была просватана за дофина Франции Карла, наша героиня вряд ли могла. Положим, в эти годы Иоланда большую часть времени проводила в своих владениях, подарила мужу четверых детей, и управляла его многочисленными владениями в то время, когда Людовик Анжуйский губил свое здоровье и армию в бессмысленных попытках отвоевать королевство Неаполитанское, чья правительница когда-то признала своим наследником его отца, но была свергнута с престола очередным узурпатором и кончила бесславной смертью.

По сути дела, до конца жизни супруга Иоланда практически не проявляла себя, зато овдовев, немедленно направила всю свою недюжинную волю и столь же немалые политические способности на то, чтобы утвердить престол за своим будущим зятем. Забегая вперед скажем, что это удастся ей в полной мере, и после многих лет изматывающих усилий, ей удастся превратить изначально безвольного Карла VII в зрелого политика и солдата, которому предстоит триумфально закончить войну.

Второй маленький подвиг во имя Франции

Yolandadearagon.jpg
Иоланда Арагонская.
Неизвестный художник «Встреча Людовика Анжуйского и его супруги с будущим зятем - Карлом, графом Понтье». — Жан Фруассар «Хроники». - ок. 1475 г. - Français 2645, fol. 321v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Однако, все это еще в будущем, пока же Иоланда не привлекая к себе ненужного внимания, появляется во дворце. Формально она принадлежит к «арманьякской» партии, и посему, беспрепятственно проникает в запертые покои несчастного больного. Высокая, статная, в черном вдовьем наряде, она пришла сюда не за милостью или деньгами — задача Иоланды куда более важна, хотя и незаметна для постороннего глаза. Дело в том, что воспользовавшись ссылкой королевы (для Арманьяка этот промах непростителен, и в скором времени его погубит!) англичане тут же заполонили страну слухами о том, что дофин Франции «на самом деле» был рожден в прелюбодеянии, и, говоря современным слогом, его «биологическим отцом» является вальяжный королевский брат, герцог Орлеанский, как мы помним, предательски убитый по соседству с отелем королевы на улице Вьей-дю-Тампль.

Подобные происки необходимо пресечь в зародыше, и потому Иоланда несет с собой соответствующие бумаги, которые королю предстоит заверить своей подписью, окончательно утверждая за сыном право на французский престол. Обе женщины почти немедленно находят общий язык, и пожалуй, в первый и последний раз Одетта пускает в ход свою власть над несчастным безумцем. К приходу Иоланды король уже полностью подготовлен, проинструктирован и обучен как себя вести, драгоценный пергамент без лишних разговоров скрепляется королевской подписью, и вслед за тем под надежной охраной отправляется в Анжер, столицу анжуйского герцогства, где будет в полной безопасности от происков бургундцев и англичан.

Ход мыслей нашей героини, пожалуй, несложно понять: больше десяти лет у постели несчастного безумца давно убедили ее — надежды нет, и не существует средства, чтобы вернуть больному разум хотя бы на достаточно долгое время. Посему, для уставшей от буйства временщников страны оставалась одна реальная надежда: Карл, дофин Франции, способный, когда придет в мало-мальски самостоятельный возраст, взять власть в свои руки, и соответственно призвать к порядку обе враждующие партии, не в меру успевшие расходиться при безвольном «правлении» отца. Вполне возможно, что трезвомыслящая Одетта понимала, что чудес и в этом случае ждать не стоит, и потребуется какое-то время, пока вокруг этого (пока еще слабого) центра законной власти не сплотятся те, кто устал от бесчинств и грабежей, в которых в равной степени провинились оба временщика.

В любом случае, определенный риск существовал и сейчас: граф Арманьяк вряд ли готов был уступить даже законному монарху; и посему, все дело требовалось обставить так, чтобы по минимуму привлечь к себе ненужное внимание. Однако, Иоланда была в достаточной мере хладнокровна и отважна, а что касается Одетты, на ее молчаливую поддержку возможно было полагаться с полнейшей уверенностью. Посему, несмотря на все потенциальные опасности, драгоценный документ беспрепятственно оказался в Анжере, где добыть его из дворца королевы Иоланды ни одной из противоборствующих сторон уже не было возможности. Придет время, и эта бумага сыграет свою роль в истории страны, пока же, она ждет своего часа, а наша героиня занимается привычным делом — утешает, развлекает и успокаивает. В самом деле, в искусстве молчаливого ожидания с королевской фавориткой вряд ли кто мог соперничать, и это умение оказалось именно в это время более чем востребовано.

А между тем тучи над «арманьякским Парижем» сгущались все более, и не видеть приближающейся грозы мог разве что человек уж совсем недалекий. Выпустив из рук королеву Арманьяк совершил первую из тем ошибок, которые вскорости приведут его к мучительному и бесславному концу. Наскучив однообразной жизнью узницы и понимая, что не существует другого пути вырваться из плачевного положения, в котором она оказалась по милости временщика, Изабелла Баварская, переступив через свою гордость, согласилась принять помощь бывшего врага. Отправленный для спасения венценосной узницы бургундский отряд легко разогнал стражу, и с триумфом доставил августейшую пленницу в Труа.

Вряд ли Одетта могла не знать, что ее бывшая покровительница, отныне почетная пленница бургундского герцога, рассылает по городам и весям многочисленные письма с приказами не повиноваться парижскому правительству, но почитать единственной законной властью ее саму, и конечно же, герцога Жана, готового в случае своего закрепления у власти освободить подданных от всех и всяческих налогов… очередные красивые слова, за которыми, как водится ничего не стояло и стоять не могло.

Впрочем, времени на рассуждения уже не было — события неслись галопом; понимая, что никакой отпор англичанам невозможен до тех пор, пока страну разрывает пополам гражданская война, Иоланда Арагонская со всей настойчивостью добивалась примирения обеих партий ради отпора общему врагу. Очередные переговоры в монастыре Ла Томб, по соседству с крупным городом Монтеро (в скором времени место это приобретет надолго зловещую славу…) увенчались пусть частичным, но все же успехом. Герцог Бургундский обязался прекратить всяческие враждебные действия против соперничающей партии, и даже начать борьбу с англичанами при условии, что ему позволят наконец въехать в Париж и занять подобающее ему как принцу крови, место в королевском совете.

Бургундский Париж

Возвращение Жана Бесстрашного

BernardVII Armagnac francais2680 Fol260v.png
Гибель Арманьяка и его приспешников.
Мастер Английской Хроники «Убийства арманьяков на парижских улицах». — «Хроника Ангеррана де Монтреле, изложенная в сокращении». - ок. 1470-1480 гг. - Français 2860 fol. 260v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Измученных бесконечной распрей парижан при известии, что долгожданный мир наконец-то подписан, охватило настоящее ликование. В ночь после объявления столь доброй вести город забыл о сне и отдыхе, на улицах жгли костры, на которых жарились бычьи и бараньи туши, из городских запасов черпалось вино, музыканты играли ночь напролет, тогда как счастливые сверх всякой меры парижане лихо отплясывали под звуки задорной музыки. Впрочем, как и следовало ожидать, ликование длилось недолго. Граф Арманьяк, в это время успевший штурмом взять бургундский Санлис, при известии о том, что соратники по сути дела за его спиной, заключили мир с противником, пришел в неистовство. Бурей примчавшись в Париж, он обозвал королевский совет «предателями», и наотрез отказался поставить свою подпись под уже оформленным по всем правилам юридической науки договором. Надо сказать, политической прозорливостью граф Арманьяк никогда не отличался; сумев из всего произошедшего понять только, что его абсолютную, хотя и незаконную власть, кто-то пытается ущемить — безразлично, что в интересах Франции.

Эта ошибка станет для него последней; жестоко обманутые в своих надеждах парижане возьмутся за оружие. В считанные дни созреет очередной заговор, причем юный сын торговца железом, Перрине Леклерк и его столь же юные товарищи без всяких препон снесутся с бургундским капитаном де л’Иль-Адамом, предусмотрительно расположившемся едва ли не у стен парижской крепости.

Вряд ли Одетта не была разбужена той страшной ночью криками, грохотом и звоном оружия, когда вопя во все горло «Богородица! Бургундия!» отряд де л’Иль-Адама ворвался в город. Полусонных арманьяков по большей части вырезали по домам, те немногие, кто успел вовремя выскочить из постелей, вынуждены были искать спасения в Бастилии, где запершись, ожидали осады и боя.

Положим, «маленькая королева» как и ее семья — чистокровные бургундцы! могли чувствовать себя в относительной безопасности, а когда на следующий день суматоха наконец улеглась, понять наконец, что происходит, как и услышать новости о том, что дофин Франции сумел, спасенный немногими оставшимися верными ему людьми, бежать под защиту королевы Иоланды. 16-летняя невеста наследника, запертая в своем особняке, превратилась в почетную пленницу, которую новый победитель в междоусобной войне — Жан Бургундский, собирался продать с наибольшей для себя выгодой.

Судя по всему, Одетта знала обо всем из первых рук — так как одной из немногих фрейлин, оставшихся при Марии, дофине Франции, оказалась добрая подруга — Жанна дю Месниль, да-да, та самая, вместе с которой наша героиня скрывала от бургундского террора юного Жана Орлеанского. Теперь ситуация повторялась с пугающей неизменностью; вновь пьяные от вина и крови толпы рыскали по городу, убивая и калеча любого, кто имел неосторожность неправильно посмотреть в их сторону, или еще хуже — что-либо сказать! Последним арманьякам с огромным трудом удалось купить себе свободу, однако, чернь, раздосадованная тем, что ее лишили очередной порции жертв, вломилась в тюрьмы, выместив свою досаду на беззащитных. Среди прочих лютой смертью сгинул граф Арманьяк, которого некий доброхот, вначале приютивший, счел за лучшее выдать на милость толпы. Уже бывшего временщика выволокли прочь из тюремной камеры, где ему пришлось пробыть весьма недолго, и тут же, в тюремном дворе, повалив на землю, раздели донага, и вырезали из спины широкую полоску кожи, должную, по мнению палачей, изображать белый шарф его партии.

Уже мертвое нагое тело таскали по улицам города, и наконец, пресытившись надругательством, швырнули в выгребную яму. Грабежи и убийства как в недоброе время кабошьенского мятежа, длились месяц напролет, причем в довершение всех бед в городе началась эпидемия чумы.

Одетта получает город

Vigiles du roi Charles VII 15v.png
Бургундские войска вступают в Париж..
Неизвестный художник «Бургундские войска вступают в Париж». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 15v - Национальная библиотека Франции, Париж.

Неизвестно, чем обернулась бы ситуация, не поспеши герцог Жан откликнуться на отчаянные просьбы тех горожан, что сумели в общем кровавом угаре хоть как-то сохранить ясность мышления.14 июля торжественно вступив в город вместе со своей коронованной союзницей, он, конечно же, поспешил нанести визит вежливости несчастному безумцу. История сохранила для нас эту сцену: Карл, уже успевший напрочь забыть обо всех «преступлениях», в которых обвиняли перед ним супругу, а также о том, что перед ним стоит убийца его собственного младшего брата, радостно приветствовал прибывших. Нам неизвестно, присутствовала ли наша героиня при столь малопочтенной сцене.

Впрочем, герцог Жан, как видно, пребывая в приподнятом настроении по случаю своей победы, пожелал наконец наградить многолетнюю и верную подругу короля, подарив ей (наконец-то!) собственный город. Конечно же, скромный городок Сен-Жан-де-Лон даже близко не мог сравниться по прибыльности с тем владением, который получила когда-то в дар любовница давно покойного королевского брата… В любом случае, семейству Шамдивер так и не пришлось воспользоваться этим даром. По причине обычного характера — неполной сохранности документов, мы не знаем, был интересующие нас годы жив честолюбивый Оден де Шамдивер, однако, с точностью можно утверждать одно: Одетта к этому времени успела значительно отдалиться от своей семьи. Когда ей придет время навсегда покинуть королевский дворец, она не вернется домой, предпочтя одиноко доживать свой короткий век в подаренном ей городе, и так же тихо скончаться, по всей видимости, так и не увидевшись с родными. О причинах этой размолвки остается только гадать, но вернее всего в данном случае речь шла о причинах политического характера. Семья оказалась, что называется, по разные стороны баррикад, обычная, к сожалению, ситуация во времена гражданской войны… Впрочем, вернемся к нашему повествованию.

Как и следовало ожидать, столица продолжала бурлить — мятеж и чума, в равной мере уничтожавшие и без того сократившееся население, вопреки многим надеждам, с появлением всенародного любимца вовсе не собирались исчезать сами собой. Более того, парижский палач папаша Капелюш, сменивший в роли народного лидера Кабоша, за это время успевшего кануть в никуда, вместе со своей кликой, обычным образом, вовсе не собирался уступать вожделенную власть никому, включая герцога Бургундского, пьяная от крови толпа продолжала безумствовать, ситуация дошла до совершенно непредставимой в прежние времена степени, когда самому Жану Бесстрашному, пытавшему обуздать вкусившую безнаказанности вольницу, представители клики со всей наглостью заявили в лицо, что он слишком мягко относится к «арманьякским предателям», и если дело так пойдет и дальше «правосудие» будет вершиться без него!…

Герцог Жан был сделан не из того теста, чтобы молча проглотить подобную обиду. Однако, действовать с помощью грубой силы против своих же потенциальных союзников хитрый бургундец не желал, и посему избрал для себя третий путь, с точки зрения дипломатии, можно сказать, гениальный. Приказав собраться народному ополчению (официально — с целью осады соседних городов, оставшихся верными «арманьякам».) Что касается самого Капелюша и его ближайших предшественников, таковых с помощью лести и уговоров «помочь герцогу в управлении городом» сумели удержать в Париже. Дальнейшее несложно было предугадать. Едва лишь Париж опустел, тем же вечером, 25 августа 1418 года верные бургундцу войска заняли стратегически важные позиции в самом городе и на стенах, после чего мятежников одного за другим без шума, сонных выволокли из постелей и препроводили в Бастилию и прочие тюрьмы, которые они столь услужливо освободили — для самих себя. Несколько дней спустя возвратившееся с пустыми руками ополчение, как обычно в таких случаях, жаждущее мести и возможности в очередной раз выместить свою досаду на невинных, поневоле остановилось перед запертыми воротами, и в гробовой тишине выслушало герцогский приказ, позволявший ему войти в город только полностью разоружившись. Таким образом, порядок в очередной раз был восстановлен, папаша Капелюш прилюдно обезглавлен на парижском рынке, причем по свидетельству анонимного Горожанина (чей дошедший для нас «Дневник» является одним из ценнейших свидетельств мыслей и настроений того времени) до последнего момента сохранял полное хладнокровие. Прочие приспешники неудавшегося хозяина Парижа без всякого шума закончили в петле или в водах Сены.

В очередной раз запертая во дворце в компании единственно своего коронованного пациента, которого необходимо было успокаивать, и отвлекать от шума и криков за окнами, Одетта была в достаточной мере защищена от разгула толпы, но не от чумы, как то было известно со времен опустошительной эпидемии XIV в., способной проникнуть даже в личные покои королевских персон. Трудно сказать, что пережила наша героиня в это время, совершенно беспомощная и лишенная всякой возможности хоть как-то повлиять на происходящее, да еще наверняка преисполненная постоянного беспокойства за жизнь подруги и ее августейшей госпожи. Нам неизвестно, насколько крепка была стража при особе принцессы, и удавалось ли Одетте пусть иногда, урывками, проникать в надежно охраняемый особняк, или же ей оставалось лишь изредка, в сопровождении нескольких вооруженных людей, на носилках или верхом, как бы невзначай взглянуть на окна, в надежде встретиться с Жанной или ее госпожой хотя бы взглядом. Документы молчат — королевская фаворитка была в этот момент далеко не самой приоритетной фигурой, чтобы отвлекаться на ее персону от куда более важных событий.

Английский «потоп»

Провалившиеся переговоры

Siège de Rouen (1418-1419).png
Осада Руана..
Неизвестный художник «Осада Руана». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 19v - Национальная библиотека Франции, Париж.

Но как бы то ни было, шестнадцатилетняя Мария проявила недюжинную стойкость и не дала себя запугать, даже через месяц усиленной «обработки», наотрез отказываясь выполнять герцогскую волю. Пытаясь сломить упорство гордячки, герцог Жан распорядился оставить при ней только двух фрейлин, и до минимума сократить количество блюд, подаваемых ежедневно на стол. По каким-то своим причинам бургундец не решился на более суровые меры. Однако, ни лишения, ни угроза неизвестности так и не подействовали, и под давлением собственных союзников а также благодаря отчаянным усилиям королевы Иоланды, матери дофины, в сентябре 1418 года решено было отпустить пленницу прочь в сопровождении небольшой свиты из фрейлин и хорошо вооруженных людей. Нам известно, что вместе с ней навсегда уехала прочь из Парижа верная Жанна дю Месниль. По всей видимости, больше подругам увидеться уже не суждено.

Ситуация вновь застыла в патовом состоянии, тогда как англичане под предводительством молодого Генриха V, успевшего проявить себя талантливым полководцем, взяла в плотное кольцо столицу Нормандии — Руан. Героическое сопротивление продолжалось в течение шести месяцев, горожане были доведены голодом до полного отчаяния и необходимости питаться кошками и крысами, а также выслать прочь за городские стены все «лишние рты» — женщин, детей, стариков. Однако, англичане, разглядевшие в обезумевших от лишений беженцах отличную возможность «надавить» на оставшихся защитников, также отказались пропустить из через свои ряды. Оказавшись между рвом и запертыми городскими воротами, почти все они полегли от голода и обстрелов. Это преступление было целиком на совести герцога Жана, который упорно тянул время, оставаясь глухим к мольбам руанцев отправить войска к ним на помощь. Пассивность герцога объяснялась весьма просто: торговля с Англией представляла львиную долю доходов для Фландрии — самой крупной из его земель, а злить потенциальных клиентов в планы высокопоставленного мерзавца отнюдь не входило.

Впрочем, кое-что все-таки было сделано, однако, это «кое-что» напоминало собой скорее попытку потянуть время и шулерским образом попытаться добыть из победоносного противника хотя бы какие-нибудь преференции. Посему 24 ноября, в разгар промозглой французской осени, герцог Бургундский в сопровождении своих августейших заложников, которых он элементарно боится выпустить из рук, перебазируется во главе небольшой армии в бургундский Провен. Официальная причина: желание прийти на помощь Руану, неофициальная (скорее всего, как уже о том говорилось) — попытка надавить на могущественного врага и вырвать у него хотя бы какие-нибудь преференции. Документы в очередной раз хранят полное молчание касательно того, находилась ли в составе пышной свиты короля и королевы Франции наша героиня. Рискнем предположить, что да: пребывание вне Парижа могло затянуться надолго, тогда как августейший пациент чувствовал себя не лучшим образом и требовал постоянного внимания. Посему (повторим — это не более чем предположение), королевскую фаворитку просто захватили с собой как нужную в дороге вещь, отнюдь не потрудившись осведомиться ее мнением на этот счет.

Жалкий блеф, как и следовало ожидать, бесславно провалился; английский король был не из тех, кто позволил бы провести себя подобным способом. Горстка солдат под предводительством герцога застряла в бургундском Провене, причем отставший обоз королевы Изабеллы был разграблен английскими солдатами. Приходилось возвращаться назад, что называется несолоно хлебавши, 19 января следующего 1419 года узнала горькую, но неизбежную весть: 20 января, не в силах более сопротивляться, Руан вынужден был открыть ворота англичанам. Вторая по мощи после Парижа крепость оказалась в руках захватчиков, по-хозяйски расположившись в местном замке, английский король приказал казнить высших офицеров гарнизона; жители города в наказание за «мятеж» были обложены тяжелой данью в пользу англичан.

Опозоренное, и почти открыто презираемое своими и чужими королевское семейство по-прежнему коротало время в бургундском Провене, причем в местных условиях помещений в сравнительно небольшом замке хватило лишь для герцога и, конечно же, короля, тогда как королева Франции вынуждена была выбрать себе резиденцией городской отель под вывеской «Большого Барана»! Большей насмешки над королевским достоинством при всем желании сложно было придумать. 28 марта 1419 года в городе наконец-то соизволили появиться посланцы английского короля. Задача, возложенная на них грозным властелином состояла в том, чтобы выторговать за него принцессу французскую Катерину, и понудить безумного короля, отстранив от власти собственного сына, облечь англичанина званием наследника престола. Впрочем, пока что переговоры временно откладываются: в опустевший Париж проникают посланцы дофина, горожане, как всегда ненадежные и готовые склониться на сторону того, кто больше пообещает, колеблются и тянут время.

Однако, бургундец встревожен, и на время оставив своих коронованных пленников, сломя голову несется в столицу, чтобы в зародыше пресечь подобные настроения. Королевское семейство ненадолго перебирается в Мелан, куда, повинуясь категоричному приказу матери, твердо решившей отдать ее англичанину, прибывает принцесса Катерина. Кое-как успокоив горожан, герцог опять же, сломя голову, несется назад, чтобы успеть к началу первого раунда переговоров с англичанами, должного состояться по соседству с Понтуазом, «на лугу, именуемом Кошачьим». Король, вплоть до того времени пребывавший в достаточно вменяемом состоянии, вновь погружается в пучину бешеного безумия, посему о присутствии его на переговорах не может быть и речи. Коронованный пациент (опять же, по видимости, вместе со своей неизменной сиделкой) заперт на ключ и взят под крепкую стражу в Понтуазе. В данном случае, речь скорее всего идет о вполне здравой предосторожности: короля следует любым способом уберечь от похищения, безразлично — англичанами или сторонниками дофина, которые также могут не упустить подобную возможность. Опять же, не слишком утруждая воображение, увидим, как тихая Одетта оказывается вместе со своим пациентом запертой в тесной, хотя и золоченой тюрьме. Впрочем, и эта позолота со временем все больше облезает: королевство обнищало окончательно и даже своему властелину не способно обеспечить достойное его существование. За неимением денег, свита августейшего безумца сильно урезается, каждодневные расходы по необходимости сокращаются до минимума. Конечно же, голодать королю и его сиделке не приходится, но разница с прежними временами ощущается весьма заметно.

Вынужденное сближение

Fol. 19r.png
Взятие Понтуаза..
Неизвестный художник «Штурм Понтуаза английскими войсками». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 19r - Национальная библиотека Франции, Париж.

Между тем низкое торгашество, пышно именуемое «переговорами» проваливается в очередной раз. Английский король, чувствуя себя победителем, желает диктовать свою волю, слабохарактерная французская королева при полной поддержки союзника пытается тянуть время, желая хотя бы для внешнего наблюдателя сохранить подобие достоинства. Коротко говоря, высокие договаривающиеся стороны разъезжаются так ничего и не добившись, англичанин — в гневе пообещав бургундскому герцогу в случае несогласия с его, королевской, волей, вышвырнуть «дражайшего кузена» из Франции вместе с безумным королем и жениться на принцессе Катерине уже никого о том не спрашивая. Бургундец — подавленный, пылающий злобой, которую по необходимости приходится прятать от посторонних глаз, королева — униженная, запуганная, желающая только одного — чтобы ее любой ценой оставили в покое.

Опозоренное королевское семейство наконец-то возвращается в Париж. Впрочем, герцог, человек достаточно разумный и трезвомыслящий, понимает, что в данной конкретной ситуации ему хочешь-не хочешь придется переступить через собственную гордость и принять условия победителя. Впрочем, неожиданно для всех попытка уломать парижан согласиться на удовлетворение непомерных английских аппетитов заканчивается крахом. По сути дела, бургундцу приходится понять, что он перехитрил самого себя, и себя же загнал в отчаянную ситуацию между двух огней. Однако, он не из тех, что опускает руки, и потерпев неудачу в попытках договориться с англичанами, он ищет контакта с беглым дофином. Впрочем, и эта попытка в очередной раз бесславно проваливается — 8 июля 1419 года очередная встреча герцога и дофина, как и следовало ожидать, больше всего напоминает разговор двух глухих. Дофин Карл требует от Жана Бесстрашного вступить в открытую борьбу с англичанами (что для последнего смерти подобно — шерсть! шерсть!) тогда как герцог требует от беглеца немедля вернуться в Париж — читай — на правах почетного пленника. Переговоры под угрозой срыва, обе стороны доведены до последней степени раздражения, и лишь неимоверными усилиями свите той и другой стороны удается не доводить дело до окончательного провала. В результате стороны обмениваются фальшивыми заверениями в дружбе, во Франции объявляется всеобщая амнистия и забвение прошлого, конфискованные земли возвращаются своим прежним владельцам, и новая встреча назначается на 11 сентября того же года в Монтеро — городе, которому в скором времени предстоит снискать себе весьма зловещую славу.

Пока же герцог вместе со своими почетными пленниками торжественно въезжает в Париж, и как обычно, население устраивает вернувшимся очень теплый прием. Однако, не доверяя переменчивым и постоянно недовольным своим положением жителям столицы, бургундец в скором времени перебазируется в Сен-Дени, конечно же, в сопровождении короля и королевы, которых попросту боится впустить из рук. Здесь августейшее семейство настигает очередное сокрушительное известие, англичанин, справедливо полагая, что жестокое военное поражение сделает герцога Жана куда более сговорчивым, в короткое время овладевает бургундским Понтуазом. Королевское семейство это известие застает мирно ужинающим за общим столом, и по сообщениям хронистов, производит столь устрашающее впечатление, что бросив недоеденные хлеб и мясо, союзники поневоле сломя голову ударяются в бегство, остановившись только в сильно укрепленном Ланьи. Впрочем, и здесь бургундец и королева не чувствуют себя в безопасности, тем более, что хорошо налаженная разведка доносит, будто разъезды англичан появились уже в окрестностях Парижа. Бешеная скачка возобновляется и заканчивается лишь за высокими стенами Труа.

Что видит наша героиня (если, опять же повторимся) она также вынуждена участвовать в этой лихорадочной гонке? Королеву с слезах, трясущуюся от страха и бургундца с багровым от ярости лицом. В очередной раз не объясняя причин (и оставляя лишь догадываться о том, что происходит!) ей приказывают в считанные минуты собрать самое необходимое, бросив все, что только можно, усадить потерявшего разум короля в крытые носилки, конечно же, рядом с собой, чтобы не спускать с него глаз в дороге, и приказать хлестнуть лошадей, чтобы сломя голову нестись в Труа, куда ей приказано прибыть еще засветло.

Между тем, напряженные переговоры продолжались, складываясь по хорошо известной, хотя и достаточно печальной схеме когда обе стороны хочешь- не хочешь начинали осознавать, что несмотря на обоюдную ненависть нуждаются в партнере, хотя бы для того, чтобы добиться собственных целей.

В борьбу самолюбий опять же, по отчаянной необходимости, пришлось вмешаться королеве, и наконец, упрямство с обеих сторон, казалось было сломлено и переговоры все же назначены на 24 августа 1419 года, на мосту Монтеро. Герцога Жана, все же, томило дурное предчувствие: источники расходятся в том, что было тому причиной — донесения лазутчиков, будто дофин тайно готовит убийство, или предсказания герцогского астролога (что поделаешь, даже великие мира сего имеют собственные слабости!) который якобы заклинал своего господина отказаться от встречи, с которой он уже не вернется живым!

Закончился август, наступало уже 3 сентября, а Жан Бургундский все еще не мог понудить себя отправиться в Монтеро. Дофин, уже прибывший на место, явно терял терпение и настаивал на том, чтобы герцог наконец исполнил взятые на себя обязательства. Королеве и герцогской возлюбленной, даме де Жиак, пришлось буквально надавить на все больные места, вплоть до намеков, что отказ представит его трусом в глазах подданных (что бургундец, дороживший своим прозвищем «Бесстрашного» никак не мог допустить!) чтобы колеблющийся герцог Жан наконец-то решился.

Конец Жана Бесстрашного

Assassinat de Jean sans Peur.jpg
Убийство на мосту Монтеро
Мастер Английской Хроники «Убийство Жана Бесстрашного». — «Хроника Ангеррана де Монтреле, изложенная в сокращении». - ок. 1470-1480 гг. - Français 2680, fol. 288 - Национальная библиотека Франции, Париж.

Думается, что Одетте никогда не приходилось раньше видеть своего господина столь мрачным и подавленным, как в тот день, когда он покидал Труа во главе пышно разряженной свиты. Чтобы не дать любимому зятю передумать и вернуться с полдороги, королева Изабелла потрудилась собственнолично проделать с ним бок о бок едва ли не весь путь, повернув назад лишь когда до искомого моста оставалось не более двух лье. Ни Одетта, быть может, провожавшая взглядом роскошную кавалькаду из своего окна, никто другой и помыслить не мог, что видит грозного бургундского герцога уже в последний раз.

Убийство на мосту Монтеро было и остается одной из неразгаданных загадок французской истории, тем более, что сторонники одной и второй партии, как водится обвинили в случившемся друг друга. Дофинисты — в вызывающем поведении самого герцога и его свиты, якобы пытавшихся едва ли не силой увезти дофина в Париж, бургундцы — в том, что их визави против всех правил пронесли под одеждой оружие и по знаку дофина, подготовлявшегося именно к такому повороту событий, напали на беззащитных. Правды современники так никогда и не узнали; трудно сказать, сможем ли ее узнать мы.

Однако, для всей Франции, и практически без сомнения — для нашей героини, случившееся стало тяжелейшим потрясением. Дофин, будущий абсолютный властелин страны, единственная надежда подданных на прекращение бесконечной войны, грабежей и убийств — и этот дофин оказался способным на убийство из-за угла? Даже по тем жестоким временам расправа с человеком, доверившим тебе жизнь, на переговорах, с безоружным и неподготовленным к нападению, полагалась особенно тяжким грехом. Впрочем, Одетта не могла знать, что беды для ее страны только начинаются!… Пока лишь грядущие потрясения давали знать о себе лишь тем, что содержание королевской четы (и соответственно, и королевской фаворитки с дочерью) все более урезались, стремясь едва ли не к нулю. Королеве с огромным трудом удавалось сводить концы с концами, дойдя даже до необходимости писать отчаянные письма старшему брату в Баварию, прося его о денежной помощи. Впрочем, письма эти стабильно оставались без ответов — Людовик Баварский, обожавший сестру в бытность ее богатой и веселой королевой Франции, от щедрот которой на него дождем сыпались всевозможные преференции, резко потерял интерес к обнищавшей гонимой женщине.

Англичане, прекрасно понимая, сколь выгодно сложившееся положение для их интересов, усилили натиск; дофин, потерявший голову от ужаса перед своим вольным или невольным преступлением, бездарно терял время, растрачивая его на отчаянные письма к сыну убитого, а также к городам и вельможам Франции, не то умоляя, не то требуя подчиниться ему как своему «законному властелину». В довершение всех бед, за несколько месяцев до того королева Иоланда вынуждена была покинуть зятя — ее собственные владения на Юге Франции требовали незамедлительного приезда своей госпожи. Посему, успев в отсутствие своей мудрой опекунши наломать достаточно дров, 17-летний юноша был попросту ни на что не способен.

Королева со своей стороны, в качестве последней соломинки схватилась за возможность договориться все с тем же сыном убитого — Филиппом Бургундским. Но этот холодный и расчетливый человек вовсе не торопился принять окончательное решение, предпочитая выждать, кто из противоборствующих сторон заплатит за его «преданность» наибольшую сумму. Нельзя сказать, что для него убийство отца (которого он искренне любил и с детства почитал героем!) не стало столь же глубоким потрясением как и для всех прочих. Известно, что в первый момент, не сумев справиться с собой, он ворвался в покои супруги — сестры опального дофина с яростным криком «Ваш брат убил моего отца!» В результате принцесса испытала шок настолько жестокий, что, как в том уверяют нас авторы хроник, лишилась здоровья, и тихо угасла несколько лет спустя.

Но как бы то ни было, несмотря на личное горе, и черный траурный костюм, которому он останется верен до самой смерти, герцог Филипп был не из тех, кто упускает свою выгоду. Окружив короля и королеву своими соглядатаями, он в скором времени вступил в тайные переговоры с англичанами, результатами которых обе стороны остались в вполне довольны. В отличие от Жана Бесстрашного, сохранявшего еще какие-то понятия о чести, для которого сама идея продать Францию английскому узурпатору была все же неприемлема, его достойный сын не стал задумываться о подобных пустяках, благополучно заключив с англичанами наступательный и оборонительный союз, впрочем, с условием, что принесет вассальную присягу не раньше, чем Генрих Ланкастер наденет на себя корону Святого Людовика.

Коротко говоря, новоиспеченный герцог заставил себя ждать. Одетта, видимо, не без грусти подумала, что это уже третий феодальный господин на ее памяти… время идет безжалостно, и молодость ее неумолимо движется к концу, тогда как она по-прежнему не замужем, с дочерью на руках, и непонятно, что будет далее… Впрочем, сейчас ситуация к размышлениям не располагала.

Молодой герцог Филипп, в черном с головы до ног, в сопровождении столь же напоминающей стаю воронов свиты, наконец-то изволил появиться пред очи королевы весной следующего, 1420 года. Одетта, наверняка видевшая его не раз ребенком, юношей, лишь тихонько вздохнула — некрасивый, как и его отец, герцог Филипп, достигнув зрелости, более всего напоминал рептилию — бледная сухая кожа, длинная шея, блеклые маленькие глаза — впрочем, сверлившие любого собеседника насквозь. Конечно же, поглощенная своими повседневными заботами Одетта не могла знать, о чем переписываются, а затем переговариваются за закрытыми дверями королева и герцог, но кое о чем судить было все-таки возможно. Во-первых, финансовое существование двора вновь несколько улучшилось, затем в город прибыли посланцы от английского короля. Быть может, ей хотелось надеяться, что стороны сумеют договориться хоть до чего-нибудь… хотя бы о долгом перемирии — такие случаи за эту бесконечную войну случилась не раз и не два!

Проданная страна

Jean Chartier, Chronique de Charles VII, France (Calais), 1490, and England, before 1494, Royal 20 E. vi, f. 9v,.jpg
Свадьба Генриха V и Катерины Французской..
Неизвестный художник «Генрих V и Катерина Валуа». - Жан Шартье «Хроника Франции или Хроника Сен-Дени». - Royal 20 E. vi, f. 9v — ок. 1487 г. - Британская библиотека. - Лондон.

На небольшое время короля (опять же, по всей видимости в сопровождении его неизменной сиделки) перевезли в Понтуаз, потом снова вернули в Труа… и вот неожиданность, сюда пожаловал собственной персоной сам английский король!…

Нам неизвестно, присутствовала ли Одетта на пышном приеме, данном иноземному владыке, когда 19 мая 1420 года англичанин торжественно въехал в город в окружении ни много ни мало 1600 человек, после чего отправился с обычным визитом вежливости к будущему тестю (то, что подготовка к свадьбе Катерины Французской и Генриха Ланкастера уже в полном разгаре ни для кого не было секретом!) На полученные от бургундцев деньги спешно закупалось все необходимое для свадебного пира, тогда как придворные доставали из сундуков или спешно приказывали доставить из своих владений самые роскошные наряды и украшения, из Парижа столь же спешно везли мебель и дорогие ковры, должные украсить пиршественную залу.

Быть может, наша героиня вместе с дочерью стояла в плотной толпе любопытствующих придворных дам, когда куртуазный англичанин преклонил колено перед мало что понимающим французским монархом, которого едва ли не силком усадили на трон, под лазурным балдахином, вышитым геральдическими лилиями. Король едва смог выдавить из себя несколько бессвязных слов, после чего замолк уже окончательно, и добиться от него чего-то иного оказалось невозможным. Он явно погружался в обычное для себя сумеречное состояние, однако (опять же, быть может) на следующий день, несмотря на слабые протесты фаворитки, его едва ли не силой (хотя почему «едва»?) вывели прочь из запертого покоя — неведомо куда и неведомо зачем? Судя по всему, Одетта провела в безвестности и тревоге несколько томительных часов, прежде чем несчастного водворили назад, так и не удосужившись объяснить произошедшее.

Зато после этого малопонятного события, разум покинул короля Франции уже окончательно. Вновь привязанная к своему пациенту бесконечной жалостью и чувством долга, наша героиня в течение следующих полутора недель не отходила от его постели, быть может, горько жалея в душе, что не может принять участие в веселых свадебных торжествах! Но судьба распорядилась именно таким образом, и посему из глубины запертых на ключ покоев, Одетте оставалось лишь прислушиваться к суматошной беготне и перекрикиванию прислуги, а также к торопливым рассказам дочери, что невесте и старой королеве шьют совершенно умопомрачительные платья… из лазурной парчи, сплошь расшитые золотыми геральдическими лилиями… что царственный жених настаивает на том, чтобы торжество было в достаточной мере скромным… ах, знаем мы эту скромность!

Нашей героине было не до того. 21 мая тайное стало явным, и город, а вслед за тем и всю страну облетело известие, что старая королева, стоя бок о бок с англичанином в скромной городской церкви клялась отдать ему страну и корону древних королей в обмен на «достойное» содержание ее самой и супруга вплоть до самой смерти! Дофин как убийца и клятвопреступник должен был навсегда потерять права на французский престол, вместо него официальным наследником, читай — правителем огромной страны при короле-безумце становился англичанин! Быть может, вновь и вновь глотая злые слезы, стараясь сохранить хотя бы внешне спокойное выражение, наша героиня вглядывалась в лицо безумца, не понимая как мог Карл — «ее» Карл собственной рукой подписать договор, навсегда уничтожавший его страну! В самом деле, по смерти несчастного, королевство Французское должно было навсегда исчезнуть с географической карты, превратившись в одну из провинций могущественной Англии. Но кому было интересно мнение королевской фаворитки, кто стал бы о нем спрашивать?

И быть может, в злую минуту наша героиня впервые пожелала своему пациенту скорейшей кончины, могущей стать избавлением и для него самого, и для его страны, от глупостей, которые несчастный король мог бы еще натворить. Впрочем, ей по-прежнему полагалось молчать и старательно исполнять свои обязанности, неся на лице маску невозмутимости, за многие годы жизни под неизменным взглядом чужих, пристальных глаз, превратившейся почти в ее собственное лицо.

Зато веселые свадебные хлопоты продолжались. 2 июня долгожданный день наконец наступил, но состояние короля так и не улучшилось, и наша героиня (опять же, быть может) только из окна могла наблюдать пышную процессию, которая неторопливо двигалась к скромной приходской церкви Труа, причем во главе растянувшейся вплоть до горизонта блещущую золотом и бриллиантами толпы, двигался золоченый возок обеих королев — старой и молодой, который не спеша тянули молочно-белые ирландские лошадки — хоббисы. Пока же за окном гремела музыка, из пиршественной залы доносился смех и нестройные выкрики, и только к ночи все наконец затихло. Нам неизвестно, получила ли королевская фаворитка и ее дочь подарок по случаю этой свадьбы, столь злосчастной для судеб страны. Скорее всего, нет, финансы королевства по-прежнему оставляли желать лучшего, тогда как английский король, постоянно нуждавшийся в деньгах для продолжения войны не видел особого смысла тратиться тестя и тещу. Забегая вперед, отметим, что свои «тридцать серебренников» старая королева так никогда и не получит, закончив жизнь в нищете и безвестности. Впрочем, вряд ли нашу героиню подобное будет интересовать. Вернемся.

«Торжество тигра»

Крепость, ставшая на пути завоевателя

Ile st etienne melun 2006.jpg
Мелен. Вид на остров Сент-Этьенн.

Пока же, Одетте де Шамдивер, по всей видимости, предстояла встреча с английским королем. Как обычно, документы молчат — не того полета птица была наша маленькая героиня, чтобы оставить по себе след в королевских хрониках и официальных документах; однако, даже безумный король продолжал оставаться королем, и оставить без внимания столь близкую к нему фигуру как фаворитка вряд ли было возможно, особенно для Генриха V, славившегося своей педантичностью и вниманием к любой, самой незначительной мелочи, могущей в перспективе доставить ему некую выгоду или затруднение.

Посему, нам опять же несложно будет представить, как смиренная Одетта, в полном соответствии с тогдашними правилами, стоя на коленях перед новоиспеченным наследником, выслушивала отрывистые инструкции и распоряжения, опустив глаза долу, чтобы проницательный англичанин, упаси Бог, не увидел в них то, чего видеть ему не полагалось, и лишь время от времени, по необходимости коротко откликаясь «Да, монсеньор», «Повинуюсь, монсеньор», пока, наконец, тягостная аудиенция не подошла к концу и нашей героине (к великому ее облегчению) было позволено удалиться. О чем она думала в это непростое время?… Что англичанин уже пятый на ее сравнительно недолгом веку, желающий видеть во Франции свою личную собственность? И что из всех его предшественников, обуреваемых подобными же упованиями лишь первый и самый разумный из всех — Филипп Смелый Бургундский сподобился умереть собственной смертью? В любом случае, нашу героиню опять не тронули, уже в пятый раз, и дозволили по-прежнему нести свою непростую службу. Королевская фаворитка — из тех, кого не слушают, но кому приказывают, безапелляционно, не терпящим возражения тоном. Наверное, удаляясь прочь с подобающими поклонами, Одетта поторопилась как можно скорее избавиться от любопытных взглядов придворных, конечно же, не зная и не имея возможности узнать, что грозного английского короля она видит в первый и предпоследний раз в своей жизни. Впрочем, нечто подобное вряд ли пришло бы кому-то в голову. В самом деле, судьба — великая шутница!

Пока же, на следующий день после бракосочетания, к великой досаде молодых кавалеров с обеих сторон, желавших во всем блеске показать себя на обязательных в подобных случаях балах и турнирах, Генрих Английский распорядился немедля сворачивать лагерь и выступать в поход на столицу Франции, не без юмора посоветовав жалобщикам показать себя как следует в бою, ибо лучшего турнира еще не придумано!

В арьергарде английской армии, в обозе, словно пленники, под усиленной охраной двигались король и королева французские. Официально, до самой смерти они должны были удержать за собой полагающиеся им по праву прерогативы… кто в данном случае выступал в роли реального хозяина положения — было секретом полишинеля. Одетта, как обычно, невидимыми цепями прикованная к своему августейшему пациенту, по всей видимости, должна была ехать вместе с ним.

Впрочем, ситуация складывалась далеко не так спокойно и гладко, как хотелось бы англичанину. По причинам, для завоевателей так и оставшимся полной загадкой, договор в Труа отнюдь не заставил дофина Карла отказаться от сопротивления. Не желали складывать оружие города, герцоги и графы, державшие сторону «законной власти», посему, каждый шаг по французской земле для захватчиков по-прежнему приходилось пробивать себе с помощью военной силы.

Впрочем, путь к Парижу преграждала мощная крепость Мелен. Как изменились времена!… Когда-то здесь любила проводить досуг молодая королева Изабелла Баварская, теперь этот древний оплот французской монархии пытался силой подчинить себе англичанин. Впрочем, изначально Генрих выступал за мирное урегулирование вопроса, которое с его точки зрения выглядело как безоговорочная капитуляция перед новым властелином. Ради того, чтобы как можно быстрее добиться желаемого результата, невменяемого монарха доставили к закрытым воротам, и где он в течение четверти часа, вызывая стыд и подспудную неловкость во всех зрителях позора древней монархии, потерянно мямлил, что договор в Труа подписал, ну конечно, во благо Франции, и теперь ради искомого блага, крепости следует открыть ворота англичанину.

Ох уж это «благо Родины», «веры», «прогресса» и иже с ними трескучие словеса, за которыми, как правило, прячутся вполне земные и достаточно грязные интересы власть предержащих, ибо «Родина», «прогресс» и иже с ними по причинам вполне понятного характера не могут собственным голосом одобрить или осудить то, что категорически требуется положить на алтарь их мифического блага!… Ну что же, для сумасшедшего подобное было вполне понятно, однако, да проститься мне, читатель, но в голове упрямой авторессы упорно не желает укладываться то, как подобные не первой свежести лозунги продолжают безошибочно действовать на человеческое стадо двадцать первого века, по-прежнему не желающее включать собственную голову — не то из привычки, не то из страха увидеть нелицеприятную истину? Вернемся.

Англичанин вступает в Париж

Vigiles.png
Генрих V во главе своей армии..
Неизвестный художник «Генрих V во главе своей армии». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 26 - Национальная библиотека Франции, Париж.

Опять же, несложно предположить, каким жгучим стыдом горели щеки нашей героини, вынужденной молча, и хотя бы по виду безучастно наблюдать за жалкой комедией, разыгрывавшейся на глазах у обеих армий? Впрочем, все имеет особенность когда-то заканчиваться, и короля в конечном итоге вернули под опеку его заботливой сиделки, так ничего и не добившись. Комендант крепости Арно Бабразан, с солдатской прямотой ответствовал, что не преминул бы исполнить приказание своего господина, прибудь он к воротам в сопровождении французской армии!

Впрочем, англичанина было не так-то просто смутить, в качестве следующего шага, к воротам с той же миссией был отправлен шотландский король, уже много лет обретавшийся в английском плену. Однако, попытка склонить к измене (или хотя бы к нейтралитету) многочисленных шотландцев, служивших в крепостном гарнизоне против своих извечных недругов — англичан, завершилась столь же быстро и бесславно.

Разгневанный Генрих Ланкастер пригрозил, что заставит упрямых сдаться — оружием или голодом, и не сдвинется с места, пока Мелен добром или силой не откроет ему ворота. Справедливости ради, стоит заметить, что угрозу эту он действительно сумеет привести в исполнение, однако, на это потребуется чуть менее полугода. Осада, начавшись в июле, затянется до конца ноября, пока защитники Мелена, доведенные до последней крайности, в самом деле будут вынуждены подчиниться.

Судя по всему, Одетта вынуждена была лицезреть унижение и гибель своей страны с начала и до конца, молчать и привычно делать свою работу — благо, за эти годы она как никто научилась молчать и не позволять даже самому испытывающему взгляду прочесть что-нибудь по ее лицу.

Торжественный въезд англичанина в покоренный Париж состоялся в начале декабря. Впрочем, слово «покоренный» вряд ли в точности передает ситуацию: Генриху Ланкастеру не пришлось штурмовать эту одну из сильнейших в Европе крепостей. Парижане, измучившись годами лишений и полуголодного существования, уже загодя доведенные до последней крайности, были по сути дела готовы принять кого угодно, лишь бы этот кто угодно привез с собой сытость и мир, ну и, конечно же, если этого «кого угодно» сопровождал обожаемый герцог Бургундский!

Коротко говоря, столица встретила завоевателя колокольным звоном, триумфальными арками и ликующими горожанами, запрудившими улицы и площади, по которым с невозмутимым лицом и холодным взглядом, словно не замечая славословий в свою честь, двигался победитель. Одетта вместе с ее царственным пациентом, и жалкая королева Изабелла, так и не дождавшаяся английских щедрот, вернулись во дворец Сен-Поль. Вернулись, можно сказать, навсегда, впрочем, об этом еще никто не может знать.

Подходило время Рождества, одного из самых любимых в те времена ежегодных праздников, однако, обитателям дворца было отнюдь не до веселья. Король, на которого зрелище убийств и грабежей, а также трудная дорога подействовали вполне понятным образом, в очередной раз погрузился в сумеречное состояние, королева практически не выходила из своих покоев, зато в Лувре, где с комфортом расположился английский «наследник» царило приподнятое настроение. В отличие от дворца, в последние годы успевшего значительно обветшать, а также скромных, почти бедных одежд и столовой посуды у французской королевской четы, Лувр блистал роскошью, прибывших на торжество встречал сам английский король с супругой, восседавшие на троне в главной зале, причем на головах у обоих сверкали умопомрачительной стоимости короны, из чистого золота, усыпанные драгоценными камнями, и если при дворце пусть номинального, но все же короля Франции! оставалась едва ли горстка постаревших слуг и несколько столь же преклонного возраста вельмож, пожелавших не то в силу преданности, не то в силу привычки, остаться верными своему господину — подавляющее число придворных как бы само собой успели незаметно перебраться поближе к новому источнику денег и должностей. Одетта, «маленькая королева» была одним из тех, кто не покинул (да и не мог покинуть!) в беде несчастного безумца. Опять же, не ей и никому другому не дано знать, что это Рождество — для кого-то веселое, для кого-то не слишком… уже последнее в жизни ее исстрадавшегося пациента, впрочем, как и англичанина, который сейчас мнит себя победителем.

По сообщениях хронистов (судя по всему, не слишком грешащих против истины) особенно бурная радость в это время царила среди английских солдат. Практически никто из них не сомневался, что дофин Карл находится что называется, на пределе и не сегодня-завтра сложит оружие и явится вымаливать для себя милость у победителя, или же навсегда скроется за границей. Но, как говорится, человек полагает…

Конец эпохи

Проигранная англичанами битва за Анжу

Vigiles du roi Charles VII 24v.png
Гибель Томаса Ланкастера..
Неизвестный художник «Битва при Боже». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 24v - Национальная библиотека Франции, Париж.

Впрочем, Генрих Английский привык начатое доводить до конца. Посему, едва лишь закончились праздничные пиры и приемы, парижан, кого-то добром, кого-то угрозами — принудили принести присягу на верность договору в Труа и новому порядку престолонаследования. Опять же, завершая начатое, против дофина Карла в Парижском Парламенте открылся судебный процесс по обвинению в убийстве Жана Бесстрашного. Как и следовало ожидать, обвиняемый на суд не явился, но это не помешало заочно приговорить его к изгнанию и лишению прав на корону, а его приспешников — к смертной казни на месте, где было совершено преступление. Забегая вперед, отметим, что приговор этот останется мертвой буквой; впрочем, с самого начала он, по всей видимости, имел чисто пропагандисткое значение. Продолжим.

Следующий, 1421 год начинался достаточно спокойно. Неотложные дела звали короля Генриха в Англию, и посему оставив вместо себя для подолжения военных действий своего второго по старшинству брата, носившего имя герцога Кларенсского, Генрих Английский заторопился домой. Вместе с ним Францию покинула принцесса Катерина, которой предстояло в сумрачном Лондоне принять корону Эдуарда Исповедника, и утвердиться в своей новой роли королевы и супруги могущественного завоевателя.

Как то было привычно в те времена, до наступления сухого и теплого времени года, боевые действия с обеих сторон практически замерли; расположившись на зимних квартирах, военачальники обеих армий терпеливо ждали окончания морозов и весенней распутицы, и готовясь к будущей летней кампании, вдоволь запасались оружием, продовольствием, фуражом, а также пополнениями для своих несколько поредевших армий. На короткое время приостановившись, война готовилась перемолоть обе стороны, отправив в свою бездонную глотку очередную гекатомбу из людей, животных, денежных средств и благосостояния обеих сторон — в угоду амбициям одного человека: Генриха Ланкастерского.

Зима и начало весны прошли для нашей героини в рутинных хлопотах, однако, вслед за всеми прочими обитателями Парижа, она чутко прислушивалась к новостям, урывками доходившим из обоих враждующих лагерей. Планы Генриха Английского на предстоящую весну, как обычно, отличались грандиозностью. Этот монарх, столь же разумный, сколь и амбициозный, не был склонен проливать кровь своих людей в бессмысленной погоне за славой. Отнюдь, его замысел, как обычно, хладнокровно обдуманный и максимально практичный, заключался в том, чтобы внезапным ударом уничтожить Анжу — вотчину королевы Иоланды. Надо сказать, что дипломатичная испанка во времена того же визита, который, как мы помним, втайне от любопытных глаз устроила наша героиня, среди прочего сумела добиться от несчастного больного разрешения на сепаратный мир с врагом. Договор герцогини Анжуйской с англичанами был, конечно же, благополучно подписан, однако, если король Генрих надеялся подобным образом вывести из игры закаленную анжуйскую армию, его ждало неожиданное и горькое разочарование. Свой нейтралитет Иоланда понимала, надо сказать, достаточно остроумным образом: официально не вступая в противостояние ни на чьей стороне, она делала вид, что не замечает, как прекрасно организованные и обученные отряды один за другим «своей волей» примыкают — почему-то исключительно к армии опального дофина. Кроме людей, беглец постоянно получал немалую финансовую поддержку, и наконец, после своего бегства из Парижа, на правах зятя уютно обосновался на землях королевы Иоланды, откуда продолжал руководить действиями своих войск.

Нельзя сказать, что подобную деятельность не пытались пресечь скажем так, дипломатическими способами. Еще в бытность Жана Бесстрашного некоронованным владыкой Франции, слабовольная королева, понуждаемая временщиком, вновь и вновь отправляла в Анжу послания с категорическими требованиями Иоланде — выпроводить беглеца прочь со своих земель, а самому дофину (по праву материнской власти) приказы немедленно возвращаться в Париж, причем в качестве усиливающей меры, письма эти отдавались на подпись несчастному безумцу, в те моменты, когда он в состоянии был держать в руках перо. Письма эти, как и следовало ожидать, обоими адресатами благополучно игнорировались, более того, по некоторым сведениям, Иоланда без обиняков предложила королеве-тряпке попытаться отнять наследника силой (задача, как вы понимаете, для Изабеллы Баварской совершенно невыполнимая). Что касается дофина, то он не с меньшей дипломатичностью отвечал матери, что не желает возвращаться в Париж, залитый кровью верных ему людей, тогда как отец ставит свою подпись отнюдь не по собственной воле!

Посему, окончательно убедившись, что и дипломатия, и психологическое давление отнюдь не производят (и вряд ли смогут в дальнейшем произвести!) на эту женщину с твердым характером желаемого действия, Генрих поставил себе целью покорить Анжу с помощью военной силы. О договоре ради такого случая можно было и забыть, тем более, что противоположная сторона, как мы уже видели, также не слишком озадачивалась его пунктуальным соблюдением.

Другое дело, что Генрих Английский, этот блестящий полководец, как оказалось, совершенно не разбирался в желаниях и настроениях даже самых близких к нему людей, и совершил непоправимую оплошность, поставив во главе заново формирующейся армии Томаса Ланкастера — отличавшегося непреклонным характером и немалым честолюбием, и в то же время застарелой завистью к старшему брату, которому не только посчастливилось родиться первым и надеть на себя английскую корону, а еще и заслужить себе громкую славу на полях сражений. То, что второй брат официально полагался наследником престола, амбициозного Томаса не утешало ни в малейшей мере: слишком наивно было бы ждать, что молодая семья задержится с рождением собственного наследника, после чего брату короля предстояла участь вечного приживальщика у трона венценосного племянника. Подобная перспектива, сколь несложно догадаться, его никак не устраивала.

Посему, загоревшись идеей затмить славу старшего брата на полях сражений, Томас Ланкастер, как водится, не прислушиваясь ни к чьему мнению, кроме своего собственного, в марте нового 1421 года, погнал армию скорым маршем к сильно защищенной столице Анжу. Остановившись на очередной привал в местечке Боже, он неожиданно получил от своих лазутчиков весть о приближении соединенной франко-шотландской армии, и не позволив своим солдатам хотя бы немного отдохнуть от изнурительного марша и подкрепить свои силы едой и вином, в приказном порядке погнал их в атаку, лично возглавляя армию на белом коне, в золоченом доспехе и короне. Положим, отказать королевскому сыну в личной храбрости было бы затруднительно, однако, данное качество, к сожалению, нередко сочетается с непомерно раздутыми амбициями, имеющими обыкновение напрочь заглушать слабые доводы разума. Посему, вряд ли стоит удивляться, что англичане под таким руководством потерпели сокрушительное поражение, а их блестящий полководец навсегда остался на поле брани, тогда как его доспехи и тяжелую золотую корону обратил в свою собственность безымянный французский солдат.

Смерть Генриха V

Vigiles du roi Charles VII 27 r.jpg
Тело Генриха V увозят в Англию..
Неизвестный художник «Траурная процессия с телом английского короля». - Марсиаль д'Овернь «Вигилии на смерть короля Карла VII» - ок. 1477-1484 гг. - Fr.5054, fol. 27r - Национальная библиотека Франции, Париж.

Для гордого английского короля это было чувствительным ударом: мало того, что он лишился, пусть и своенравного, но любимого брата, а французский дофин насмеялся над ним — в прежние времена грозным и непобедимым, для Англии как таковой гибель наследника престола на поле битвы (впервые за все время ее существования как страны!) обернулась национальным позором. Что касается Анжу, эта твердыня как стояла, так и продолжала стоять, загораживая собой от завоевателей южную Францию. Впрочем, если эта весть и доставила нашей героине несколько радостных минут, эта тихая трезвомыслящая женщина прекрасно понимала, что торжествовать победу еще достаточно преждевременно, и грозный английский король, конечно же, не простит прилюдно нанесенной ему пощечины.

Однако, летняя кампания так и не состоялась, сведясь по сути дела к коротким стычкам и партизанским вылазкам с той и другой стороны, и вновь благополучно замерла к началу осенней распутицы. Судя по всему, причина для того была вполне приземленного свойства: английская казна была в очередной раз пуста, для пополнения финансовых и человеческих ресурсов, столь бездумно выброшенных на ветер беспутным Томасом, требовалось время. Кроме того, молодого короля отвлекали от войны и военных планов куда более приятные вести: 6 декабря молодая супруга родила ему долгожданного наследника. Забегая вперед, скажем, что сына молодому королю так и не суждено увидеть, так как к началу весенней кампании он в очередной раз заторопился во Францию, надеясь сделать это по возвращении… которое так никогда не состоялось.

Однако, обо всем по порядку. В отличие от младшего брата, как мы помним, предпочитавшего с комфортом выжидать тепла и лета, Генрих не стал терять времени, и уже весной следующего 1422 года практически с налета занял крепость Дре, однако, под стенами Мо встретил серьезное сопротивление, и вынужден был надолго задержаться в походном лагере. Эта задержка стала для него роковой: в грязи и скученности английского лагеря, среди солдат сама собой вспыхнула эпидемия — не то дизентерии, не то чумы, унесшая, по утверждениям хронистов, каждого шестнадцатого.

Шептались, что это — Господня кара нечестивцу, разорившему церковь Св. Фиакра — защитника против заболеваний желудка; однако, сам английский король подобным суевериям подвержен не был. Благополучно приняв капитуляцию Мо, победоносный англичанин, совершенно больной, измученный кишечными кровотечениями, остановить которые не удавалось уже никакими средствами, вместе с присоединившейся к нему супругой и младшим братом — Джоном, герцогом Бедфордским, уже в последний раз торжественно въехал в Париж, причем королева Катерина, отличавшаяся не меньшей амбициозностью, чем ее царственный супруг, по одной ей известной причине приказала нести перед своими носилками два подбитых белоснежным горностаем плаща. Проницательные парижане разгадали сей нехитрый символ: молодая королева уже полагала себя властительницей обеих стран!

Без сомнения, англичанин должен был явиться во дворец Сен-Поль, чтобы отдать визит вежливости французскому королю, который, обычным образом, плохо понимал, что происходит вокруг. Одетта, наверняка вынужденная сопровождать своего царственного пациента, скорее всего, отметила про себя, что Генрих Английский слишком бледен, что под ввалившимися глазами у него черные круги, и если дело так пойдет дальше… за благополучный исход поручиться будет сложно. Впрочем, как и обычно, королевская сиделка и мысли и эмоции благополучно оставила при себе. В Париже англичанин задержался недолго. Проведя очередное заседание королевского совета (как обычно, за плотно закрытыми дверьми), а также вместе с супругой заняв почетные места во время неизменного Троицкого пира, он заторопился в Бургундию, где герцог Филипп с немалым трудом отбивался от наседающих дофинистов, взявших в плотное кольцо крупный торговый город Косн.

Неизвестно, догадывалась ли Одетта, за это время успевшая без сомнения приобрести какие-то навыки в медицине, что видит грозного английского короля в последний раз. Однако, врачи, окружавшие Генриха V не скрывали своей тревоги, и наперебой пытались уговорить его хотя бы отложить путешествие, а в лучшем случае и вовсе отправить вместо себя младшего брата! Как водится, Генрих никого не пожелал слушать, полагая, что война — лучшее средство от всех недугов. Эта непреклонность станет для него роковой, кое-как добравшись до ближайшего от Парижа города — Корбея, Генрих Английский сляжет уже окончательно. Спасти его уже не представлялось возможным, причем завоеватель, до последней минуты сохранявший ясный ум и полное присутствие духа, понимал это лучше, чем кто бы то ни было. В последний раз пошутив, что шотландцы — безразлично живые или мертвые до самой смерти не оставят его в покое (а преподобный Фиакр был как назло шотландским святым!), отдав последние приказы, и распорядившись своим немалым достоянием, этот наследник французского престола, так и не ставший королем, кое-как доставленный в Венсенский замок, неподалеку от французской столицы, отошел в мир иной.

Безымянный Горожанин, оставивший для потомков свой интереснейший «Дневник» упоминает, что весть о смерти молодого Генриха Париж встретил с полным равнодушием. Думается, что и наша героиня, поглощенная бесконечными хлопотами по уходу за своим единственным пациентом, равнодушно перекрестилась, пожелав новопреставленному Царствия Небесного, и вновь с головой ушла в обычную рутину. Отныне наследником престола Франции становился полугодовалый младенец… перспектива достаточно непонятная, так что оставалось только ждать, как в дальнейшем будут развиваться события.

Смерть безумца Карла VI

Vigiles du roi Charles VII 55.jpg
Похороны короля Карла VI.
Неизвестный художник «Похороны короля Карла VI». — Марсиаль Оверньский «Вигилии на смерть короля Карла VII». - ок. 1477-1484 гг. - Français 5054, fol. 27v. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Год катился своим чередом, поздним летом король, к радости своей безотлучной сиделки, надолго пришел в себя, и днями напролет, как в прежние времена, скакал по Венсенскому лесу во главе охотничьего кортежа и оглушительно лающей своры. Поговаривали, что во время одной из таких охот он встретил опального дофина, и о чем-то долго разговаривал с ним с глазу на глаз. Быль это или же легенда, выяснить так и не удалось — вплоть до настоящего времени. В любом случае, разговор этот ничего не переменил и переменить не мог, англичане во главе с братом покойного короля — герцогом Бедфордом, цепко держали в своих руках Париж. Одетту снова не тронули, как видно, регенту Франции от имени годовалого младенца попросту было не до нее, или же он, привычным для себя образом, исполнял волю покойного брата.

Заканчивалось лето, в древесных кронах пробивались первые желтые листы, а французский король, по-прежнему наслаждаясь отменным душевным здоровьем, продолжал со всем азартом носиться по лесу за оленями и кабанами, словно пытаясь в спешном порядке наверстать то, что за долгие годы отобрала у него болезнь. Судя по всему, одна из подобных охотничьих вылазок стала для него роковой: на топких осенних болотах Венсенского леса, несчастный монарх заразился малярией, и вскорости окончательно слег. Лекари оказались бессильны и в этом случае, однако, в том не было ничьей вины, малярию научатся лечить только в Новое Время, для Средневековья болезнь зачастую превращалась в смертный приговор.

Однако же, день за днем, гоня от себя тревожные мысли, верная Одетта ни на шаг не отходила от возлюбленного, и лишь когда усталость окончательно валила с ног королевскую сиделку, ее ненадолго подменяла подросшая дочь. Король метался в бреду, уже никого не узнавая, тогда как нашей героине, бессильной хоть как-то помочь, оставалось лишь менять на жарком лбу несчастного холодные компрессы. Становилось ясно, что сбываются худшие опасения — впрочем, для несчастного безумца смерть принесла бы скорее избавление от многолетней пытки. 21 октября король ненадолго пришел в себя. Жан Жювеналь дез Юрсен, педантичный автор «Хроники Карла VI» сохранил для нас последние слова умирающего:

« Король прошептал: Моя дочь... я тебе отдаю... отдаю... а! Я позабыл, у короля Франции ничего нет, благословение – вот и все, чем он может одарить. Одетта... Одетта... »

Все тот же хронист утверждает, что когда несчастный монарх умирал на руках у своей многолетней сиделки и ее дочери, в комнате находились также несколько скучающих лакеев, ожидавших, когда все наконец закончится и они смогут пропустить стаканчик-другой за упокой души своего господина в ближайшей таверне. Королева Изабелла так и не пожелала ни навестить супруга во время его болезни, ни даже проститься с ним. Несчастного безумца не стало 22 октября 1422 года.

Впрочем, даже после его смерти Одетта была еще нужна, ей предстояло руководить бальзамировщиками, срочно вытребованными во дворец. Королева Изабелла продолжала безотлучно оставаться в своих покоях, однако, в этом не было ее вины: подобного выражения горя и траура по супругу требовал от французской монархини древний обычай.

Посему, Одетта вынуждена была принять на себя и эти хлопоты, причем ситуация дополнительно осложнялась тем, что церемонию похорон нельзя было проводить ранее, чем в Париж прибудет регент Франции Бедфорд, срочно вытребованный для этой цели из нормандской столицы. Вплоть до того времени (еще одно унижение для французской монархии!) тело уже бывшего ее пациента вынуждены были зашить в воловью шкуру и в подобном виде сохранять до приезда нового хозяина Франции. Кстати говоря, парижане, горя желанием явить свои верноподданические чувства, поспешили отправить в Лондон полагающуюся подобному случаю делегацию, чтобы торжественно положить в колыбельку царственного младенца ключи от французской столицы.

Прощание с Парижем

Charles VI and Isabeau of Bavaria (Basilica of St Denis).jpg
Надгробие короля Карла VI и его супруги..
Мари-Терез Эбер и Жан-Робер Тибо (фотографы) «Карл VI и Изабелла Баварская». - Аббатство Сен-Дени, Франция.

Впрочем, нашей героине вряд ли было дело до подобной мелкотравчатой возни, бесконечные хлопоты поглотили ее с головой, и кроме того следовало серьезно подумать о будущем — своем и дочери, так как наша героиня, за многие годы успевшая досконально изучить дворцовые нравы, ясно понимала, что оставаться в отеле Сен-Поль ей предстоит уже недолго. Судя по всему, решение было принято в один из таких вечеров, когда она вместе с дочерью по прежней привычке коротала время в опустевшей спальне короля, где по-прежнему сиротливо лежали на столе колода карт, и пожелтевшие от времени и частого использования резные шахматы из слоновой кости.

Как бы то ни было, домой она уже не вернется; как видно, разрыв семьей за эти годы стал уже окончательным, и также не останется в Париже, с которым было связано слишком много далеко не лучших воспоминаний. В качестве самого реального выхода из положения представлялось переселиться в подаренный ей городок Сен-Жан-де-Лон, и там, в Бургундии, на почтительном расстоянии от столицы с ее бунтами и чумой, уже без спешки обдумать, как устроить жизнь — свою и дочери.

Между тем, в конце октября в столицу наконец-то примчался Бедфорд, после чего подготовка к похоронам наконец-то перешла в практическую плоскость. И вот здесь оказалось, что французская казна, в которую в течение последних лет исправно запускали руки арманьяки… бургундцы… англичане, попросту не имеет достаточных средств для устроения похорон, соответствующих высокому рангу покойного. Куда еще больший позор — для того, чтобы придать церемонии хоть сколько-нибудь приличествующий вид, с молотка пришлось пустить часть королевских драгоценностей, гобеленов, и даже немалое книжное собрание, которое покойный, обожавший книжную мудрость, исправно собирал в течение всей своей долгой жизни. Заметим вскользь, что собрание это благополучно перекочевало во владение регента, впрочем, скрупулезно отсчитавшего за нее заранее оговоренное количество полновесных золотых фунтов.

В течение следующих дней во всех церквях Парижа служились полагавшиеся по обычаю заупокойные мессы, причем по сообщениям документов того времени, сожжено было 20 тыс. ливров восковых свечей, в те времена очень и очень дорогих, парижским беднякам роздано 20 тыс. золотых английских фунтов. Тело покойного, которому бальзамировщики умело придали достойный вид (так, что король, по сообщению все того же добросовестного хрониста, казался спящим, и сжимал в руках символы своей давно потерянной власти — скипетр и руку правосудия. Мимо тела безостановочно двигался и двигался парижский люд, горько плача и со всей истовостью молясь за упокой души новопреставленного. Франция в эти дни прощалась со своей свободой, готовясь навсегда подчиниться победоносной Англии. Кто знает, быть может подобное произошло бы на самом деле, не явись в истории этой страны героической и жертвенной Жанны. Впрочем, об этом бывшей королевской сиделке узнать уже не суждено.

При закрытых дверях, в присутствии королевы, Бедфорда и нескольких доверенных лиц (к которым наша героиня, конечно же, причислена не была), вскрыли завещание покойного — и обнаружили с точки зрения новых хозяев Франции весьма неприятный сюрприз. Вопреки собственным словам и собственной подписи на договоре в Труа, король объявлял своим наследником Карла, дофина Франции и настоятельно требовал, чтобы тот короновался как можно скорее после его собственной кончины. Как несложно догадаться, этот неудобный пункт благополучно проигнорировали, зато скрупулезно выплатили оговоренные покойным денежные вознаграждения придворным и слугам, в том числе «девице де Шамдивер» и ее дочери. Судя по всему, это были последние деньги, которые она получила за свою многолетнее подвижничество.

Опять же, возможно предположить, что она мысленно попрощалась с Парижем, скромно, не привлекая к себе внимания, в глубоком трауре идя пешком в составе похоронной процессии — до самых городских ворот. Дальше тело ее многолетнего пациента и возлюбленного должны были по обычаю переправить в Сен-Дени, однако, дорога туда была достаточно долгой, очень небезопасной, и вряд ли королевскую сиделку потрудились пригласить на поминальную трапезу и выделить ей вместе со знатными господами комнату в старинном аббатстве Сен-Дени. Скорее всего, в последний раз проводив взглядом процессию, во главе которой неспешно плыл катафалк, несший на своей крышке восковую статую покойного в короне и полном королевском облачении, она вместе с дочерью, все так же тихо вернулась во дворец. Служба Одетты де Шамдивер закончилась столь же неожиданно и непредсказуемо как и началась.

Личные инструменты